ЛЕВ ГУНИН * * * ИЗ ЦИКЛА "ИЛЛЮСТРАЦИЯМ" (1981-1989) ЛОШАДЬ, ВСТАВШАЯ НА ДЫБЫ Срезает пространство копытным завораживанием воли. От Санторина до Микен белые гребни волн Вспенивают карту, условную и абсолютную. Рядом Быков бока бочонком критского вина в цветочном масле расписанных стен витают. Мощный правитель с атрибутами своей власти Вписан в стену лоджии и расплавлен Оранжевыми и красными колоннами и соседством с символами быка и яркими цветами палитры. Тень Дает прохладу - убежище от южного солнца - В растянутых колоннадах, Под кровлей, что держится на колоннах. Туда стремится глаз. Отдохновение - тени - Обретают черные колонны и капители, Что окрашены в другой цвет и укрыты от солнца Выступом сверху. Адриатика, Средиземноморье Плещут своими голубыми чайками В небо. В скалах Вырублена лестница, спускающаяся к дворцу. Рядом С побережьем заканчивающаяся выступом. Скалы Полны зеленым и желтым. И природа - свободная, как яркое южное солнце, Открывает простор и пространство непреходящего лета. Март, 1981 НАТЮРМОРТ Линия идет, не прерываясь. С линией не прерываем свет. Вот навстречу линия другая: Десять, двадцать или тридцать лет. Я б л о к о раздора между ними. Как п и р о г слоеный, в небеса. С линией о д н о й несовместимы, Тучи смотрят, парки и леса. Линия кружок пересекает. Половина круга - сразу тень. Г р о з д ь я м и миров иных свисают В черном небе я г о д ы. Под сень Космоса з а к л а д к а попадает. Путь земли о н а пересекла. Р о з шипами линия вскрывает Мир из г р и б о в и д н о г о стекла. Но не совместить несовместимых Розы, яблока и пирога. Н а т ю р м о р т на части разрывает Л и н и й двух с заклятостью врага В Р Е М Я - что не видно на картине, Но из двух обозначений лет Пересечь готово желтый иней И корунд с охапкою монет. Март, 1981 СОСРЕДОТОЧЕННОСТЬ Линия, которая длится, выражает стремление пересечься с другой линией. Сад опадает. И деревья среди опавших, недвижимых листьев Стоят безмолвно и мягко. Апрель-март. 1981. Бобруйск В ЗЕРКАЛЕ В твоих ладонях зиждется тепло. Струится свет сквозь стекла. Время дремлет. Фиолетовые и сиреневые лучи, проходя сквозь призму света, скрываются в толще комнаты. Тяжелые коричневые шторы, опускаясь с карнизов, задерживают день. Он вязнет в них белым просвечиванием, и часть его, просочившаяся, вязнет в полированном шкафу, в каком отражается зеркало, клонирующее постель и полуcерый воздух, и ваза, отражаясь, становится блеклой от пыли, что налетом на зеркале. За окном, давно проснувшиеся, мчатся автомобили. Там все - живет. И солнечный воздух уже давно расселся по стенам домов. В твоей комнате с самого верха обоев проходит черный с серым узор, и пыль, струящаяся в луче античного света, садится на голову Аполлона, статуэтка - фигура - которого на высоком комоде. Твоя голова - на сгибе локтя руки моей. Чувствую ее легкий жар. Наши ладони вместе. Волосы твои разметались по моему плечу. Пятно желтого света чуть выше их. Выше серванта. Сколько времени спали мы вместе? Где начало и есть ли конец? Я знаю: этот дом предназначен только для пыли, что оседает здесь - как я. И что-то оседает в моем сердце. Март, 1981 КВАРТЕТ (в составе сопрано, альта, тенора и баса) от автора: Любую страсть могу я побороть Но я не смог зажать в ухвате плоть И я не смог тщеславие убить Как не могу чужую плоть любить Но я прошу еще в последний раз: Пусть будет шанс Еще хотя бы шанс! cопрано: пусть будет так - не встретить принужденья и в сад идти - как рассекать мгновенья тем что в тебе и воздух странно пуст и пар клубится выцветший из уст бас: Я так хочу. И будет так. Но я ошеломлен. О, как Найти для выраженья истин Одну единственную суть? Как в этом мире отдохнуть? Горячим телом обнаженным К другому телу так припасть, Чтобы раздались горлом стоны И брызнула из сердца страсть? тенор: ................................................ ................................................ ................................................ ................................................ альт: Заржавленный топор срезает ночь и лезвием, и острием сургучным. О, не помочь рассветом полнозвучным Тому... - что... просто в мире не помочь. Март. 1981 ХУДОЖНИКУ Художник рисует свой бред. Но я не нарисую себя никогда. Разве что только спросив это "да". Но только не скрою - не выдам бреда. Сон до забвения хочет тебя. Но превращается в свист воробья, странные струны души теребя, - то, что заменит ту букву на "я". Только тогда замечаешь, что сон, дном опрокинут, в тебя погружен. Что он тебя выпивает до дна - только безумья не выпив сполна. Холод скрывает в ладонях лицо. Хочется выйти из них на крыльцо. Хочется что-то кому-то сказать, только бы так до конца не стоять! Нервные пальцы сжимают платок. Шаг - и в душе зарождается ток. Шаг - и уже невозможно стоять. Окна поплыли, стена и кровать. Сны отягчающим стержнем тоски, боли мерилами и высоты (так, как грузило - родня поплавку) силятся мерой измерить тоску. В недрах окна появляется шум. Из обнажения сути ни ум, ни голова выплывать не должны. Длятся на нотах октавные сны. Длятся мгновения - пулей в висок. Давней тоски продолжается срок. Длятся заботы и толпы у "вод", длится безумие миром забот. Длится кровавой "всегдашности" круг. Длится, обыденный, тысяч досуг. Длится кошмар и, порядочно длясь, сам начинает выспрашивать: "ась?" И, наточив ледяные коньки, сам же себе не протянет руки. И, перебрав окончательный срок, словно надеется наискосок. Я не скажу, что прибудет во мне плотным сплетением б о л и и з в н е, я только дам чуть заметный намек, тот, что расщеплет терпения срок. Или найду приближающий смысл, чем-то стремящийся сжать даже мысль, и, спрессовав под условным углом, сдать отражением вере на слом. И в синеве начинает мелькать тайным нутром голубая кровать. Март, 1981 ПЕСЕНКА СКИТАЛЬЦА Вагон - мой дом. Мой дом - вагон. А ночью сыщется перрон и одеяло во дворе в промерзшей к утру конуре. Горят подъездные огни. Они одни, совсем одни. И окна тускло смотрят в даль. Совсем одни. На них вуаль, задернувшая их от всех, а над вуалью этой - смех. И одиноко в мире всем. под меткой однобоких схем; расстанутся - и снова ждут, уйдут - придут, придут - уйдут. И одиноко в мире мне. Я в сером камне, я в стене, я замурован навсегда в людьми кишащей глыбе льда. И холод пальцев рук моих так однозначен, мертв и тих. Апрель, 1981. Осиповичи-Минск. ПЕЙЗАЖ Холмы изгибаются. Один изгиб как горбинка носа. А вот - живот. Вот - грудь. О, какая огромная женщина! Я сижу в тишине, нарушаемой только стуком вагона. По полю бегут две собачки. Они уже пересекли его часть. Но им предстоит пересечь большую. Елки на опушке почему-то желтеют. Бурые пятна на их боках, на их верхушках. Сколько еще ехать всем нам в этой жизни? Апрель, 1981 ПОРТРЕТ ДРУГА Мой дорогой, мой друг больной, с такой большой распухшей головой. Духами ты себя еще души, свое призванье находи в тиши, пляши на стержне мире твоего, другим представить пробуя его, - но даже в этом я тебя сильней и в глубине зрачков твоих странней. Страданием могу, хоть не хочу, скользить по мира твоего лучу. Но даже в э т о м я тебя сильней: в финале будней, в поединке дней. И я свою кровавую слезу не вынесу - как неба бирюзу - из той потусторонности ночей, что не бывала в полутьме твоей. И я тебе последнее скажу: тебя в тебе уже не нахожу. Апрель, 1981 ПЕЙЗАЖ -2 Все кончено. Теперь - конец. Над замком скачет черный конь. В замшелых скалах спрятан жнец. Тепла дрожащая ладонь. В слоистой темной глубине взаимной близости и дна отхлань ответная видна, и все становится ясней. В бесплотных жилах голубей грохочет кровь. И сердце бьет длинней, длинней... И из сетей стрела ночами устает... Отрыв от тела не больней. В пространство целит голова. Продленные - длинней, длинней - разъятой истины слова. Все кончено. Далекий шум. Свирельны трели пастуха. Забудь о том, забудь о сем! Ладонь твоя теперь суха. Апрель, 1981. Вильнюс-Минск. ПОРТРЕТ ДЕВУШКИ Для нее мир состоял из черных куриц и кривых крестиков. Она ходила в школу все дни - включая субботу - и волосы свои она красила синим. Но однажды ее мир ограничился рамками одного взгляда. Сузился до стен фабрики, на которой работала, и станка, за которым она стояла. Мир девушки семнадцати лет с неоконченным средним. В ее глазах остался только, отраженный, взгляд двух зрачков. И мир лишился для нее всякого смысла. Апрель, 1981 АВТОПОРТРЕТ Тысячи раздельных клубений новых лиц и новых мыслей. Пределы, которые пройдены и оставляют за собой часть прежних. Синее, голубое небо. Воздух над крышами, не перестающий тайно клубиться. Все это изменения, которые произошли во мне. Апрель, 1981 НА БАЗАРЕ Ровные зубы торговца. Он открывает рот, и кажется: вот-вот укусит. Две бабки стоят с протершейся шубкой. Две собаки глядят на людей своими голодными глазами. Недоступное голубое небо. А над всем, словно флаг над прошедшей битвой, свежий, прозрачный, лазуревый, бархатистый воздух. Апрель, 1981 PUBERTAT EIN BILD Твою хрупкую наготу удастся сорвать какому-нибудь грубому мужчине с заскорузлыми руками и крупным носом. Ты - цветок, растущий в поле, который сорвет сама жизнь, чьи пальцы грубее тебя. Апрель, 1981 УСТАЛОСТЬ Мой мир слагался из других миров. Но в тишине, к которой я готов, мой мир на части разорвался. И я не сбросил бренности оков. Моя печаль роскошная бледней, чем лоскуты моих увядших дней. Но все-таки во мне остался миг, что тем, огромным, в меньшее проник. Апрель, 1981 ИЛЛЮСТРАЦИЯ ПАМЯТИ Мы едем в автобусе. За окном проносятся нескончааемые деревни. Мы едем в сторону Бобруйска. Пригороды... пригороды... В них - озон первой грозы, запах речного тумана, давняя невыразимость раннего детства, и маленькая старушка с палочкой, стоящая у крыльца... Апрель, 1981 ИЛЛЮСТРАЦИЯ В КНИГЕ О СУПРЕМАТИЗМЕ "BLAUE REITER" Для того, чтобы выразить в своей душе мир, нужно отсечь значительную его часть. И не плачь тогда: если этой частью окажешься ты сам. Апрель, 1981 КОМПОЗИЦИЯ Оскару Кокошке Ветви тянутся к свету, как живые. Как руки. Как старички на балконах, сидящие на табуретах и читающие газеты. Если наклонить голову, то - дома уходят вдаль разноцветными ступеньками лестницы, которая никогда не кончается. Потому что она существует в данный миг, в данном пространстве и в данной, исключительно наклонной зрительной плоскости. Апрель, 1981 DER STURM "Что еще выразить? Ведь все уже выражено!" Но остается мир за прошлым, как за рамкой, и оказывается, что он был т о т мир. И понимаешь, что ты бежал за удаляющейся целью... Во мне сидит какой-то человек и смотрит на мир моими глазами. Он смотрит все пристальней... Все яснее... Но ему смотреть все меньше и меньше... И остается что-то за душой... И остается что-то за рамкой, что сделана из наших эмоций. Апрель, 1981 КОНТУРЫ Fur Linda Выгиб плеча нежнее шеи лебедя. Зеленые глаза искрятся двумя угольками. И шорох мыслей приподнимает завесу над тем, что внутри (нас(. Май, 1981 КОНТУРЫ-2 Fur Linda рядами рядами несутся автомобили к зеленому полотенцу оно висит на гвозде Прозрачность стеклянных дверей магазина не уступает прозрачности твоих глаз И птицы несущиеся к ним исчезают в их глубине Май, 1981 ЦЕНТРИФУГА Хлопай мозгами, как крыльями. Закрывай глаза на все, что есть. Думай кусковатыми мыслями - и ты научишься отделять то, что было, от того, что прошло, и хлопать ушами на каждое кольцо дыма самонадеянности, появляющегося из выхлопной трубы твоего сознания. Май, 1981 ИЛЛЮСТРАЦИЯ ЛИНДЫ К МОИМ СТИХАМ Все прекрасно. Мир гармоничен. Только что-то одно должно было соединить его части. И вот - это случилось. Как хорошо, что он цельный. И как прекрасна его цельность во мне. Май, 1991 Die Kranken Schwester Чистейший мира атрибут. Сапфир - и глаз отдохновенье. Такое чистое стремленье и ограниченный уют. В глубинах глаз струит вода как по стеклу. И отражает то, что их глубь перемещает как на пластинку - корку льда. Но вверх пробившийся родник с водой хрустальной и чистейшей в суть эту сонную проник, в их плоть, в их круг среды нежнейшей. И то, что било из стекла, не будет отлученным снова, и взгляда истина готова принять ... - и потому светла. Май, 1981 Friedrich Nietzsche Только портрет был способен на э т о, и в остановленной порции света мысль обнаженную запечатлеть - оттиском времени, рук или плеч. Май, 1981 ГОРОДСКОЙ ПЕЙЗАЖ Вечер. Слова долетают из ниши пространства. В гулких дворах на окраине слуха плывет эхо шагов. За бечевку красок остаточных тащит вечерняя праздность воздух слоящийся прямо в объятия улиц. И, растворенные в гуле, в шорохе, в изнеможеньи, в шепоте слов, люди сливаются с города голубизной. Парк выдыхает спешащие толпы, словно огромные легкие отработанный кислород. И засыпает потушенный на ночь скверик прямо в объятиях скомканной пустоты... Май, 1981 MEIN WELT Заключенный второго "я", из каскадов информации вылупившийся - как желторотый птенец, с открытым ртом и леденцом в кармане, мой двойник строевую песню поет - призывник поневоле этого мира. Copyrights (c) Lev GUNIN |