Лев ГУНИН

     КНИГА

стихи июля-сентября 1981-го года


   РАННЕЕ УТРО
По холсту предрассветного неба
растекается цвет розоватый.
Появляются холмики ваты
там, где взгляд еще до сих пор не был.

Крики птиц означают - проснулись.
Расширяется круг многозначий.
Тишина разряженней, прозрачней.
Сквозь нее тени дней потянулись.

Встрепенется листва по указке
долгоруко-белесого света.
К бытию возрождаемы краски
до сих пор бесконечного лета
.
И горчит вязкой примесью звуков
чья-то речь типовым диссонансом,
заглушая гармонию басом
безголосо-мясистого стука.

Открываются двери и дверцы.
Хлебовоз пролетит, как карета.
И последуют мысли за сердцем,
как живое повсюду - за светом.
    Июль, 1981.



   КНИГА
Как лист, засушенный среди страничек книжных,
стал молчалив, бестрепетен и хрупок, -
так все, что в жизни било и хлестало,
в поэзии поблекло - но осталось.
Шесть звуков в слове "сэйфер", лишь три буквы,
от сжатия - как лист стал тоньше в книге,
как чувства стали звоном на бумаге,
как жажда воплотилась в шорох влаги.
Мои мечты стеклянными остались,
а босым стопам больно на осколках.
В ушах еще звучит набат покоя,
а руки уже мнут друг друга - двое.
Лишь томик осязаемый приснится
разбитой хрупкости известным воплощеньем,
как символ, выражаемый во вздохах
всех поколений, чьи следы есть в храме.
И каждое поставленное слово
в решетке-Книге напряженней крови.
     Июль, 1981 - Май, 1988.



        *        *        *
Звук тормозов. Ночь за окном. Сентябрь.
Стареет город сразу в эту ночь.
Стараясь стазу перетечь в Октябрь,
струит поры намерение-дочь.

Пар над асфальтом. Темные деревья
еще с листвой. Но влага ест уже
их листья. След поры намерен
стать точкой на осеннем чертеже

по улиц спящих ватману. Сентябрь.
Уходит лето в слюдяную даль.
В квартире остается тот, кто храбр,
и тот, кто трусит.
                               Голубая сталь

осеннего неонового света
рисует на шипящих листьях фон.
Уйдет не сразу даже это лето:
не раньше, чем всегда.   
                                          Забудет звон

над кладбищем весеннего покоя
и грустного тепла в тугой росе.
Нас навсегда, нас всюду только двое,
но свет одет в единственность, как все...

И холод в не отопленных квартирах.
И затвердит себя сезонность, как обет.
И кровь, запекшаяся на рапирах,
не опалит вуальной дымки лет...
     2 сентября, 1981.



       *      *      *
Утро встает из безмолвия сна.
Утро встает из проема окна.

Жалуйся, пробуй себя обмануть -
лучше тогда сразу снова уснуть.

Плавно по небу плывут облака,
будто бы льдины, а небо - река.

Только не солнце сияет в груди:
факел зажженный там скорбно гудит.

Ты в это утро устал - и встаешь
с чувством, как будто окно - это нож.

Неба лазурь - это кровь, что пока
капает медленным звоном в века,

солнечный диск - это быстрая кровь,
внутренность мира глядит из зрачков.

Утро прекрасное,
свежесть его -
рана ужасная
в теле моем.

Из им рассеченной
мира груди
внутренность раны
печально глядит.

Эта усталость -
она от нее,
тело из комнаты
смотрит в проем.

Страх и любовь, вдохновенье и грусть -
все это рана. Сиреневый шлюз
день открывает в обманчивость всем;
пасмурный город задумчив и нем.

Снова как сыч это утро глядит.
Но неприкаянность все еще спит.
      3 сентября, 1981.


===========
=====
===========
========
================
========
================
============
=======================
============
=======================
======

        
------------------------------------