Лев ГУНИН

ДРУГИЕ СТИХИ 1981-ГО ГОДА

Из сборника стихов "HAЧAЛO-4"



  НАЧАЛО-4

Встать утром, потянуться.
Свежесть постели.
Дуновение ветерка.
Голоса детей за окном.
Ковер под ступнями -
мягок и ласков.
Целая вечность - день - впереди.
Все начать сначала.  .  .  .
Но укорачивается тень
безостановочно к обеду.
И укорачивается жизнь
всегда  о т  начала.. - ..
И майский воздух
уже не так обвалакивающ
и поющ.
И времени уже снова
немного.
   Май, 1981.



  ПРЕДСТАВЛЕНИЕ-4

Пар шел изо рта.
Под ногами шуршала осенняя листва.
Дуб уходил вверх
толстой серой корой
и выжимал чувство,
говорящее об общей
опасности,
растворенной здесь,
и о той,
предрасположенной к резким действиям,
среде и тумане предутреннем,
и о той неощутимой и резкой игре,
что возникла между тенью
и тенью,
и ее отражением
в шершавой и серой,
ограниченной пределом,
стене.
    Май, 1981.



    *      *      *
Похоронив свой порыв,
свой долг в это ночи,
я смотрю
на все
ясными глазами.
Я сделал  ч т о-т о.
Но безвольное,
нечаянное движение -
и пуля в лоб.
Чего уж жалеть
свои мозги -
если мне
до сих пор
т а к
жаль
пули?!
   Май, 1981



    *     *     *
С синей головой полночи
Ты летишь,
                    сжимая
                                  под мышкой
волосы.
Подземелье метро
                                имеет
два
      выхода.
Ты - это выход посередине.
Яйцевидная
                      голова
т е б я
передвигается
                         аистом.
И, покрытая пупырышками,
     кожа
становится синей -
по мере
приближения
                         к Истине.
         Июнь, 1981.



    БЕССОННИЦА

                А
Одиножды один - одиннадцать.
Ночь помножить на ночь - ?
Бессонница не умножается.
Что-то нужно сложить.

Сложить пополам - будет полночь.
(Дождь моросит за окном).
Соседка вытряхивает коврик:
Ей тоже не спится... ... ...

Автомобиль проезжает - его звук
Долго будет тянуться шлейфом
За автомобилем.

Как за мной тянется
                                   шлейф
мыслей.

Сердце моего часа
                                 натружено
бьется, -
                Дальше
не последуют метафоры.

Бьется сердце моего часа.
Ударами его - мгновения.
Сердце это - не часы, нет!
Скорее, оно - обратный пульс времени.

Сжимаются, сокращаясь,
мышцы полов
и стен,
и мебели,
и меня,
и моего часа...


      В
Вздрагивают магические весы.

Кто живет внутри этого часа?
(Триста шестьдесят семь,
  Триста шестьдесят восемь...)

Невидимые мышцы, прикрепленные
                                                               от
меня
к окружающему,
сокращаются.
Сокращаются мышцы дум.
И сердце комнаты сжимается
в унисон с сердцем моего
настроения.

Пространство - фарфоровое -
вызывает внутри
чашечный звон, -
как насмешку над этим
бархатным, малиновым
перезвоном
ночи...
     Июнь, 1981.



  ЗАРЯДКА
все в порядке
спасибо зарядке
голые пятки
в синей тетрадке
горят как заплатки
щечки украдкой
сверху и кратким
гитара перчатки
две мармеладки
складочки складки
кровати кроватки
мягки и гладки
твои облатки
все в порядке
   Июнь, 1981.



   I FEEL STUPID
мутногововая толпа подо мной
глотает гитары скрежет и вой
я над ней над клавиатурой
как над политурой

булькающий шквал
из-под пальцев моих
синхронизируется снизу
покачиванием голов

на радуге гитарной подложки
я качусь к высоте или к морю
сохраняя баланс
готовый сорваться

эквилибристике этой
аплодируют снизу
потом меня ждет
единственная
дурочка
которую отвергну

выйду отсюда
как из шахты
наверх
к антонио пиара
тэ эс элиоту
анджею шварцу

и снова буду засыпать
под эмерсона звуки
    Июнь, 1981.



       ГАРМОНИЯ
(письмо родственника)

Аплодисменты. Израиль.
Концерт. Ханука.
Конферансье, маленький, похожий на Бен-Гуриона.
Кафе с названием, похожим на "Шель Хайям".
Люди, веселящиеся,
захваченные
энтузиазмом момента.
Машины, скользящие по
улицам Иерусалима...
Если ли здесь что-то еще,
кроме того, что знакомо,
раскрыто - как шампанское без пробки,
уже освобожденное от романтизма,
что поражает?..

Там, с одной стороны, где-то граница с Египтом,
с другой стороны - с Иорданией.
За воротами Иерусалима лежит весь мир.
И тень солнечных часов
из несуществующего дворца царя Соломона
все удлиняется...
     Июнь, 1981.



      Моне КУРЖАЛОВУ
Как мне хочется
сказать
что-нибудь теплое.
Что-нибудь, напоминающее  т о г о  меня...
Саркофаг стоит у моей постели.
И я точно не знаю -
кто в нем.
    Июнь, 1981.



  *     *      *
Машина ехала по двору.
Машина ехала по базару.
Это одна машина?
Вглуби меня - невидимые нити
страшных веков.
Время жестоко.
Жизнь - кошмарный сон.
Когда проснешься - это всегда хуже.
Мой телефон звонит только  т у д а.
И я не жалею о том,
что   м ы с л ю...
   Июнь, 1981.



               ОБУГЛЕННЫЕ СТИХИ
                 (МЕЖДУ НАДЕЖДОЙ И ПАМЯТЬЮ)
Осталось немного.
След соотношения привел сюда.
Зарево духа - стихийного -
зажгло овал тайны.
И жизнь многомильными щупальцами
вползла в этот мир.
Сердце расплавлено.
И жара, которая скрывает себя,
мечется между надеждой и памятью.
Миг опущен.
След воды оставляет на теле свою тропу.
След ступни на песке упирается в пену волны.
Следы пальцев на теле,
холодном, как мрамор,
оставляют свою печаль...
      Июнь, 1981



     *        *        *
световодные волокна
души
шагают по
перипетиям
истины.
снится мел
песка.
песок мыслей рождает
песчаные бури.
я - немыслимо песчаное -
сердце пересыпается
из одного способа сокращения
в другой.
    Июль, 1981.



   УЖАС
Я боюсь.
Ужас сжимает мне сердце.
В этом ужасном мире
правит сила кулака.
Звериные инстинкты
разрывают
тупоголовые головы
и тела зверей.

Кровь страшна.

Эти инстинкты толпы...
агрессивные инстинкты стада...
Остается наглый,
циничный,
дикий
зверь.

Когда-нибудь
и он упадет.
Случайно,
подвернув свои
мощные ноги.
О! Как он будет метаться
и грызть свои черные
ногти.
Он будет кусать свое страшное
тело
с огромной грудью
и ужасными бицепсами.
Он будет выть так,
что содрогнется сам
воздух,
не выдержав силы
его мощных легких.

Он будет кататься и выть
по-звериному.

Разве останется рядом
с его чудовищной смертью
место для других умирающих?

Их стоны потонут
в его рыке;
их тела будут раздавлены
массой его гигантского тела;
их лица сотрутся
в памяти
от впечатления крови
этого гороподобного динозавра.

Все умирает.
Время раздавлено.
Как страшно присутствие смерти
во всем, везде,
в самом прозрачном утре
и в этих стихийных,
звериных рывках!

Я вижу это.
Итога нет.
Кругом пустота.
А выход забит.
И за стеной
черная, непроглядная
тьма...
    Июль, 1981.



   *      *      *
Остро лезвие. Заря поднимается
из бесстрастного омута неба...
Тусклой ржавчиной свет пробивается
там, где видна почти белая полоска зари...

Листва стоит пышная.
Лето почти на исходе.
Оно прошло стороной.
Я не видел его...

Дома напротив застыли в предрассветном
молчании.
                  Небо - голубой белизны.

Где-то там в постелях
ворочаются.
Вздыхают и кашляют.
Пьют шипучку
с содой и лимонной кислотой.

У них - разная мебель.
Плитка на кухнях - разного цвета.
Жилье их разное.
Они - бедные и богатые,
маленькие, большие,
добрые, злые...
У них квартиры - и никаких...

Но в этот предрассветный час
все кажутся
одинаково беспомощными.
Одинаково
больными. Все равны.

После ночи мир пустой входит
в их души белым пятном.
Они не видят себя.
Ощущение застоя заполняет
души без остатка.

Магнату
не нужен его миллион.
Влюбленный тоскует о чем-то
(пусть предмет его любви -
на расстоянии
вытянутой руки).
Властолюбец
ощущает себя в тисках
немыслимой, безумной
силы и власти:
                          все ему  кажется
бесполезным.
                        Разные люди
живут в одинаково натруженном
мире.

Заря проступает
нездоровым румянцем
на еще более белом фоне.
Цвет голубизны почти выжжен,
вытравлен.
Птицы летают, проявляя
судорожные возбуждение и живость.

Все кажется тщетным.
Во всем есть смысл.

Одно и другое смещается.
То и то совмещается
в утре. Оно расширяется.
Из темно-зеленой листва
цвета зеленого чая   становится
      более
      светлой.
              Тени бледнеют.
И тень, висящая надо всем, становится незаметной.
Утро проходит.
Сколько бы оно ни длилось,
все равно наступает момент забвения
о начале,
из которого проступает день,
и, обремененные своими заботами,
люди забывают о том, изначальном,
что висит надо всем...
     Июль, 1981.
 


 ЕСЛИ ЗАХОЧЕШЬ
Т о   всегда рядом.
Белыми колоннами,
конусообразными залами
с зарешеченными окнами,
с резьбой по камню
на капителях.

О н о  смотрит в глаза -
и всегда можешь вернуться,
быть там
и остаться,
если захочешь.
   Ноябрь, 1981.



     *     *     *
Разорваться на сотни частей,
раздвоиться - вливаясь во  ч т о - т о, -
ощущая прилив пустоты
к обнаженному тела заклятью.

Насыщая не что-то внутри,
наполняя не нечто в сознанье,
но вонзая отравленный нож
в симбиоз из себя и пространства,

делать это во имя того,
что сильней всех отдельных желаний
и что тянет отдаться ему,
окунаясь во мглу с головою,
вниз бросаться, не видя, куда,
повторяя еще и еще раз...
  Ноябрь, 1981 - Декабрь, 1987.



     *      *      *
Каждый из нас ходит с кем-то из них.
Огурец продолжает быть огурцом и в полночь.
В открытых зрачках вращаются тяжелые бочки
и слабый свет ведет
от бедра
к бедру.
    Ноябрь, 1981.



    *     *      *
своим телом я могу удовлетворить вожделение
о самой прохладительной жидкости.
своей душой могу укрыть - как крыльями - молодых птенчиков
не хуже самой любящей матери
и могу взойти зерном - самым прекрасным и кровавейшим
из всех когда-либо произраставших на свете.
     Ноябрь, 1981.



    *    *     *
Суть обнимает
царящее безмолвие.
Царевна ночи
в белой короне
голубыми глазами
выпивает жадность
обольщений.
И искус отрицания
кажется громче
среди голосов,
звучащих за кулисами
страшной и робкой
поры.
     2 ноября, 1981.



  *       *        *
Эй, Кривизна!
    Души?
              Чего?
                        Тела?

Забери мой дух
                          из рук
спокойствия.
Синеокого? непросторного?
Хочу увидеть
                       твой способ
перемещения в пространстве.


Открой мне свою тайну,
о, Мадонна Всесильности!


Я - твой слуга и ангел, -
я дожил до этих дней,
я - открылся: земле,
земле земли,
земли Духа Твоего.


Я предавался
Иллюзиям Безделия
и Космической Изнеженности
слов.


Ты - моя Единственная,
Двойная,
O, Lady of the Night!


Растворись во мраке Угодного.
- Ты? Разум Всеохватности?


- Нет, забудь обо мне.
Рву цепи слов,
вижу черный предел.
Запоминаемо - не запоминаемо.
Я - устаю.


И черные брови бездействия
льют струи своего молока
прямо на головы кающихся,
обрызгивая своим дыханьем
ровное небо смирения,
закрученное в фольгу
третьеразрядного
заверчивания
страдающей отдышкой
вследствие сердца и возраста
заурядной личности.
     Ноябрь, 1981.



БРАКОСОЧЕТАНИЕ МАРИИ
тройным удовольствием связанная по лодыжки
стакан вина до и сигарета после
курчавые трусики вешающая на спинки стульев
планет орбит спутников и прочих отелей
набившая шишки полам своими высокими каблучками
Наташа-Маша-Анжелика из валютной зондеркоманды
выходит замуж за потомственного американца
по разрешению начальника отдела из дома напротив
тоже потомственного Валерия Артемовича


Валерий Артемович принял сегодня Машу-Анжелику
как принимает перед обедом стопку водки с горчицей
записал в досье как проведена работа
наметил планы действий на следующий квАртал
подумал а не удочерить ли ему Марию
хорошего товарища Марию Ивановну
примерную гражданку Наташу-Анжелику
с выдающимися вперед и назад
исключительными достоинствами


поступила бы в институт дура
кинематографии имени другого патриота
работала бы на студии товарища Довженко
со своими достоинствами открытыми Василием Артемовичем
а в этом ну как ево там Лас-Вегасе
у них там своих патриотов хватает
с открытыми с даже обнаженными кем-то достоинствами
своих там Валериев Пал Палычей и Джон Джонычей
пруд пруди


мечты мечты когда б делиться опытом
и в качестве обмена бы наведываться
в клубничник ихний почему бы нет
и вместо там какого-то А. Стоуна
беседовать с их местным населением
с сожительницами лучше просто жительницами
деревни под названьем Голливуд
и протеже Марии сделать в мэрии
но это в будущем пока мы здесь зимой


пока зацепимся Марией за Америку
закинем якорь славный наш и будем ждать
а там посмотрим может быть дождемся
     Сентябрь, 1981 - Ноябрь 1983



  В ГЛАЗОК
Зачириканное пространство
отвечает расстоянию астролябии
как носок туфля отвечает подфутболенному окурку
вся земля все вокруг в дерьме
и точки подпрыгивающего окурка
рассыпающие искры в предвечернем сумраке
как многоточие на развешенных сушиться
негативах вечера
    Декабрь, 1981.

   =============
   =============



========================