Лев ГУНИН

"ВСЯ" ИЗБРАННАЯ ПОЭЗИЯ
(книги стихотворений, циклы и поэмы)

ТОМ ВТОРОЙ


============

СТИХИ ДЕКАБРЯ
============
* * *
- Скажи, Старик, зачем живем?
На этой глади бестелесной
Нам стало холодно и тесно,
И не согреться нам вдвоем.

И в вихре кружащих испарин...

- Нет, мир твой сказочно отчаен!
А погибает тот и в том,
Кто в страшном х о л о д е пустом.
Моя душа полна печали,
И, среди этой пустоты,
Я так же сказочно отчаен
В своей душе, как в мире ты.

- Но ты скажи, какая мгла
На этой улице иглистой,
И в сфере искренно-лучистой
Какая пущена стрела?
Кто предал тот послушный зов,
Любви чарующую силу,
А мир, который бросил: "...милый",
Разбил и те осколки снов...

- Нет, ты вдохни тот вдохновенный,
Тот голос, тот блестящий пир,
Простор, седой, благословенный,
И воздух чистый, как эфир...
И в том спокойно-мудром мире
И в вечном бдении крутом
Забудь хоть временно о т о м,
И древко жизни сделай лирой...

- Скажи, Старик, зачем живем?
-- .... -- Декабрь, 1980.


  * * *
Часть того, что было в тисках пустоты,
что оставалось зноем и болью;
часть меня (что не объединялась с другой),
и другая часть, что спит, покрытая гобеленом ночи;
часть того, что было вокруг и остается частью всего;
часть, воздвигшая частью в себе мир вовне и мир нужных "воочий";
часть, остающаяся частью и там, где других частей, кажется, уже нет, -
эта часть будет изливаться
цельным, неделимым, единственным, неповторимым, несоотносимым,
тем и таким,
что в а м даже и не снится,
что будет вечно, всегда,
во всем - и, все же, единственной ч а с т ь ю,
и, если даже в ы не хотите,
будет изливаться во тьму мирозданья
собой,
чтобы просто существовать
во тьме огромного, несхожего, фигурального МИРА.
-- .... -- Декабрь, 1980.


  *   *   *
Воскресные часы длинны,
И бьется сердце - не устало
Еще другой величины
В тиши отстукивать начало.

И тени длинные бледны.
Воскресный полдень угасает.
И свет дневной еще вплывает
В проем окна со стороны.

Белы подушки, и гардина
Вуалью зиждется в окне.
Бывай, знакомая картина
На мягком застекленном дне.
-- .... -- Декабрь, 1980.


    МУТЬ
Дождь идет. И мутно на душе.
Колья ограждения вбиты глубоко
в землю.
И красный свет от задней фары машин
Красным туманом плывет
В потемневшем
Воздухе.
-- .... -- Декабрь, 1980.


  *   *   *
Обрывки мыслей и бумаг.
Стул опрокинут. Стол загружен.
И день нечаянно разбужен.
И воздух тает кое-как;
Он однозвучен и натружен.

Стоят деревья без листвы.
И на балконе простынь сохнет.
Асфальт без луж. Трава все глохнет.
И в окнах образ синевы.

Игрушек елочных и елок
Вид - Новый Год уже в пути.
Пусть этот мир все так же долог,
Но нам другого не найти.
-- .... -- Декабрь, 1980.


  * * *
Дымится мокрый панцирь мостовой.
Теплее стало к вечеру. Сереет.
На улице - как будто свет иной.
На самом деле - это тьма как шея.

Подкрашивает воздуха раствор
Идущий вечер синькой хозтоварной,
Полощет простынь неба, и в упор
Расстреливает щебень тротуарный.

А вид домов с их стенами похож
На кучку утрамбованной щебенки.
И окна точно как провалы лож
Чернеют среди замерших проемов.

Чернеют ветви вязи кривизной,
Витиеватой росписью чернеют,
Чуть-чуть дрожа поверхностью живой
На бледном фоне неба - и стареют.

Вновь новый год, невидимый рубеж,
Что приближает пальцы к изголовью,
Касается развешенных одежд
И раны посыпает свежей солью.

Его прикосновенье на щеке
Ощупывают пальцы - это слезы.
И так прозрачен воздух в декабре,
Как только в марте. Между ними - розы.

Во всем дворе, на улице - везде -
Нет ни души.
И вечер засыпает
На собственных коленях, как в узде,
И сам себя колышет и качает.
-- .... -- Декабрь, 1980.


  ПРОЗРЕНИЕ
Перед образом Бога внезапно продвинется жало
однозначной тоски, как предчувствие края надежды.
И сереющий воздух в балконном окне светит тало
перед вотчиной дня, как рука перед краем одежды.
И колеблется свет в волоске тусклой лампы усталой.

И в привычном огне, и в заученных линиях слова
так внезапно кольнет однодневность всего, что любимо.
И прозрение вспыхнет в сознании новым покровом:
это все, что п о к а, это все, что так незаменимо.
И на тысячи лет и вселенных не будет иного.

И - куда не прострешь наугад своей длани привычной -
все знакомо до боли, и веерный свет излучаем
каждой маленькой вещью и каждой воронкой пространства.
Светом этой вселенной полны незнакомые лица,
лица близких полны этой всюду читаемой тайной,
и полны ей дворы и сады, и фасады с улыбкой печальной.

И ответишь на зов, и сомнешь лепесток в рукаве,
этот жесткий комок испещренного почерком крика,
и провалишься в сон, многозначно-скупой, как Завет,
и во сне содрогнешься от бледно-знакомого лика...
-- .... -- Декабрь, 1980.