|
Лев ГУНИН
"ВСЯ" ИЗБРАННАЯ ПОЭЗИЯ
(книги стихотворений, циклы и поэмы)
Лев ГУНИН
КАЛЕЙДОСКОПЫ
Ларе МЕДВЕДЕВОЙ
И пыльные глазки калейдоскопов
меня влекли как старое окно...
Лара МЕДВЕДЕВА
NIL DE NIHILO FIT
NIL FIT AD NIHILUM
(перефразированное из Лукреция)
Из ничего ничто не возникает.
По лестнице причиннностей ступая,
жизнь образы и чувства нам дает.
Их сила в нашем мире исчезает,
и сможет удержать ее лишь тот,
кто к ней готов, себя не осуждая,
не задаваясь мыслью, что потом,
и не заботясь - что он потеряет.
НИЧТО НЕ ПРЕВРАЩАЕТСЯ В НИЧТО
Аркадий Кацман и Феликс Эпштейн
(бобруйские поэты)
* * *
Вот руки, охватив овал,
Сплетают чудо, всех чудесней,
И темным входом, взлётной песней
Поскрипывает мыслей вал.
И ослабляются шаги...
И вихрь захватит покрывало...
И вот уже, светло и тало,
Другого мира рычаги.
Но путь на этом не иссяк.
И не иссякнет душ начало.
И этим темным входом талым
Не одолеет первый шаг.
Август,1980
ВОСПОМИНАНИЕ О НАЧАЛЕ
Ни Эльпера, ни Гришу не простит
тот вечер в филармонии, похожий
на вечность.
Ты стоишь, как сталактит,
поблескивая матовою кожей.
Ты - девочка. Но красоты небесной.
С тобою даже Риту не сравнить.
Не я, а ты меня весь вечер ждешь здесь,
не я, а ты желаешь рядом быть..
Как вышло так? Кто поменял нам роли?
Твой свитер тесен, облегая грудь.
Куда пойти, чтобы не быть с тобою?
Как испариться, чтоб не улизнуть?
И все равно ты сто раз умираешь
от страха, что поеду я домой,
не я тебя, меня т ы провожаешь,
шагаешь рядом - но по мостовой.
В троллейбусах наполненных мы едем,
трамваем возвращаемся с трубой,
выходим возле площади Победы.
Я не могу сказать "иди домой".
И вдруг - при всех, при милиционере -
целуемся (как глупо!) - и стоим,
ты говоришь - "кажись мы обалдели,
все, мне пора, меня встречает Ким".
У Кима в "краснопресненском" подъезде
целуемся - теперь уже сильней.
Моя спина в побелке. Кто-то есть здесь
повыше этажом. Но там светлей.
Потом большую куклу я снимаю
с автобуса и, спящую почти,
веду до дома, еду до трамвая,
и прыгаю в последний на пути.
Там лоб горячий холодом стеклянным
невольно промокаю и, дрожа,
встать не могу с сидения, как пьяный,
и жму в кармане лезвие ножа....
Октябрь, 1982.
ПОСЛЕ ПРИЕЗДА
в полутьме твой профиль слабо виден
но тепло исходит от него
распущенные волосы
кажутся темным фоном картины
силуэт тела растворился в обоях
и присутствие твое
фантастично
неуловимо
несвязно
комковатый воздух
сереет твоими коленями
и все это море тебя
пахнет тонким привкусом
брома
единственным признаком
твоего присутствия тут
Май, 1980.
ВНЕ ЗАКОНА
Ты совращеньем занималась малолеток
в твоем же собственном лице
меня в партнеры взяв на это -
взяв (так на местной фене) "на прицеп" -
и совращала так меня все лето
Тренировались мы прилежно и упорно
и как достойный ученик
я делал все непрошено-покорно
из шепота переходя на крик
и подчинясь с яростью притворной
Мы излежали все и кресла и кровати
в твоем же собственном дому
и я твоей соседке тете Кате
с базара приносил в мешке хурму
потом договорились об оплате
Мы ездили на выходных ко мне
с порога отправляясь прямо в спальню
ты прыгала как ведьма при луне
и груди твои девичьи зияли
отверстиями как в кошмарном сне
об этом только стены знали
В провалах нереального экстаза
мы ночи проводили все без сна
и как колдунья ты боялась сглаза
и все сидела ночью у окна
Август,
1980.
============================
НОЯБРЬСКИЕ СТИХИ
В основном написанные
в Минске
С уважением, В. С. ПОССЕ
( эти стихи вошли в данный цикл в поздних редакциях)
* * *
В тисках этой нищей тоски,
в объятьях триады ущербной,
текут эти дни сквозь рожки
бездомности, чада и скверны.
На улицах, в ночь голубых,
несущих кварталы как ленты,
судьбу повторять и губить
привыкли мои тестаменты.
Косичек мельканье дрожит
в больших зеркалах магазинных,
и в книжном из зала сквозит
дыхание снов и бензина.
И скошено даль зазвенит
у старого парка в трамвае:
как будто из будущей тьмы
грядущего суть проявляет.
Ноябрь, 1980. Минск.
СТОЛИК В КАФЕ
На дне бокала спрятан блик.
И пьешь, покамест не устала
надежда пойманный родник
запрячь в стеклянный мир бокала.
И пальцы тонкие одни
на скатерти полугодичной
подрагивают, как огни
в упругом воздухе столичном.
А два алмаза на щеках -
как ленты в косах - это данность.
Они - лишь отчасти жеманность,
и замерзают на цветах.
И в зеркалах твое лицо
невидимо-запечатленно:
как запах тени на устах.
Все это время с леденцом
непотопляемо и пенно,
и в наших светится глазах....
Декабрь, 1980.
* * *
Пусть глубь небесная горчит,
И больше нету откровений,
Но все равно во мне есть щит,
Что отражает суть мгновений.
Декабрь, 1980.
* * *
Зачем ты возникла из осени минской сейчас,
в квартире бобруйской, посланцем и ангелом смерти,
упрямая девочка с косами - чей-то рассказ, -
завещанный мне в этой эре сплошной круговерти?
Твой родственник, тот пейзажист и поэт,
с лукавой горбинкой веснушчато-белого носа,
мне отдал тебя, как навязанный кем-то завет,
как вещь без цены при наличии жадного спроса.
Ты сложный мой мир разделила рукой пополам,
ты мост возле крепости срезала лихо портвейном,
и пела стихи, и читала мне свой "Ураган",
и Эльпера с Гришей теперь заменила Эпштейном.
Вино твое пилось в бокалах на жестком полу,
и смех твой звучал пятый день в головах у соседей,
и Софья звонила испуганно-робко, как в клуб,
и мне моралисты дышали в лицо, как медведи.
Усни, моя девочка. Спи, и не знай ни о чем.
И ночью кривые и светом раздутые тени
придут за тобой - и за мной, и тебя заберут под огнем
светила ночного, меня - тех последних мгновений.
Декабрь, 1980. Минск, Бобруйск.
Декабрь, 1983. Вильнюс
* * *
Твое сердце словно ангел:
в вышине крылами бьет,
излучает свет пасхальный
и, быть может, запоет.
Только ангел-искуситель
не из ангельской среды.
Купидон-кровосмеситель,
Солнце в солнце - ты ли? ты?
И, привстав и спрыгнув с ложа,
встав у двери - оглянись:
видишь, снег валится с кожей,
с неба падает - и ввысь.
Словно лубочный сочельник
та картинка за окном:
столб, фонарь и снег-отшельник
под горящим фонарем.
Но светящею луною
ты случайно не пленись.
По осколкам кривизною
мы пройдем - посторонись -
там, где даль покрыла губы,
по рассыпанным стеклам,
по дорог бокастым кубам,
по атласным проводам.
Отдаляясь, отдаленье
находить и создавать,
то же, что одно мгновенье
в нем без устали черпать,
наступать на смех ногою,
настигать и покорять.
Вот что собственности стоит,
вот что бренностью не звать.
Так идешь из тьмы на воздух,
из-под снега - в темноту,
в бездне чувствуя возможность
подниматься в высоту.
Но, когда рассвет зажжется,
жизнь поблекнет, как грибок,
и во тьме неслышно ткется
твой подарок - поясок.
Декабрь, 1980.
* * *
от возвратного обращенья
до пикантного превращенья
день листает событий подшивку
не давая мне права на мненье
исключая из собственной жизни
от субботы до воскресенья
вверх уходят кривые ступени
по каким не хочу подниматься
это есть мое сопротивленье
я еще не намерен сдаваться
из лицея нуды лицедеев
мне приходят повестки мелея
мне приходят открытки минуя
я затворник в подъездном сабвее
от окна до кровати кочую
только к вечеру рвусь прошвырнуться
окружают глаза словно блюдца
догоняют ухмылки кривые
сразу хочется взять и вернуться
только поздно нашли и словили
поздно лезут за пазуху суки
тянут в грудь заскорузлые руки
протыкают когтями своими
хвост мой режут ножами кривыми
и клыками сосут мое вымя
сонм их суть и продажность им имя
Ноябрь, 1981. Минск
* * *
И в численности множества окон
Безмолвная седая отрешенность
.
Быть может, просто выйти на балкон,
Увидеть: просто синяя бездонность.
В безличности сияющих огней
Упругая и мертвая насмешка,
Как будто неосознанная вешка,
И в памяти подспудный след по ней.
Заслонено событием иным
То, что намеренно и то, что обретется,
И из глазастой мглы не обернется
Тоска лучей и осязанья дым.
В тумане открываются с утра
Подъездов двери на тугих пружинах,
И холодок внезапности на спинах,
Оседланная глубина двора....
На каждом перекрестке просто быт
И просто люди, просто тротуары,
И просто так поблескивают фары
Среди фонарных множественных гидр.
4 ноября, 1980. Минск.
* * *
Та металлическая суть,
обитая непокореньем,
теснит опять и давит грудь,
и стрелки падают в мгновенья.
И, складываясь пополам
И дважды снова распрямляясь,
Средь многих поступей шагая,
Свое - исконное - отдам.
Но, подчиняясь тишине
И - как пружина - распрямляясь,
Я, выше стрелок вырастая,
Проткну границу в вышине.
23 ноября, 1980
* * *
Я раскаиваюсь. И опять
Стучится что-то в сердца дверцу.
Может быть, проиграл....
Ливень за окном.
Чьи-то голоса.
И книги.
И снова Бобруйск.
Т а к о й Бобруйск.
И желтый электрический свет.
И громкий телевизор за стеной у соседей.
Те же проблемы.
Непосильный груз, что необходимо подшить.
И я, висящий в пропасти вниз головой,
В пропасти, где желтые, зеленые свеченья.
И Дьявол, улыбающийся чьим-то лицом...
Ноябрь, 1980.
Фиме ГУНИНУ
Одиноко, в пустой пелене
обнаженного сумрака фальши
обмерять эту комнату мне
слухом-вздохами можно и дальше.
Все ушли. Я остался один
перед цепью домов отдаленных,
где сквозь воздух мигают огни -
тепловаты и словно бессонны.
В окнах тех спален мир и печать
обнаженных семейных реликвий.
А со мной продолжает молчать
разговорная сфера и слитность.
У окна я стою в полутьме.
На лице моем отблески жизни
тех далеких домов, и на мне
свет машин оставляет свой иней.
Как бы твердью м о я темнота.
За о к н о м она как бы прозрачна.
Нет меж ними ни дна, ни моста,
ни хребты не срастить их, ни хрящи.
Я обмотан своей немотой,
и невысказанность слетает
с губ, заклеенных лентой простой,
с глаз, залепленных ватой молчанья.
5 ноября, 1980. Минск.
* * *
Красный забор с эмалированной ручкой.
Синяя дверь с табличкой внизу.
Кошачьи глаза с человеческого лица....
Симфония, которую не удалось закончить.
Нить, какую необходимо связать?
Где обрыв, что обнаружился только-только?
А сердце стучит в задыхающемся ритме.
23 ноября, 1980.
Зинаиде БАСКИНОЙ
Облезлых стен кровавый штрих
горчит над ящиком почтовым,
и в тишине усталый стих
слетает с губ моих готовым.
И здесь, в подъездной тишине,
чужого мира не вместитель,
мой взор постит на той стене,
и этих улиц я не житель.
Мне это не принадлежит:
чужая жизнь, чужие шторы,
чужих квартир надменный вид,
бестрепетный и безопорный.
И этот город не во мне.
И он лежит, обремененный
моим присутствием и не-
присутствием утяжеленным;
в подъездном сироте-окне
раскинулся, незавершенный,
в ненастоящей тишине,
безмолвным холодом пронзенный.
В его разрушенных церквах,
в его игольчатых знаменах -
недовозникшая Москва,
ее вокзалы и перроны.
И Менку не остановить,
и не остановить Погони.
И камнепад воды застыть
смогло бы Время в этом звоне.
Ноябрь, 1980. Минск.
Григорию ТРЕЗМАНУ
Твоя эрудиция знает,
какую слюнявить во мне
страницу по знаку
horae
к нешуточно-близкой зиме.
Как люди меняют одежды,
почуяв сезон холодов,
так ты моей новой надежды
берешь под уздцы скакунов.
Вот так педалировать ярко
мое преклоненье ты смог
любой многозначной помаркой,
любой антиномией слов.
Но эта твоя виртуозность
и таинства узкой среды
проглочены вместе с пирожным
в кафе за стаканом воды.
И твой поводок ослабевший
не только не держит меня,
но тянет хозяина нежно
к орбите бобруйского дня.
И ты - героически-добрый,
хороший еврейский поэт -
уходишь вперед подбородком
в кружение тайных планет.
Ноябрь, 1980. Минск.
Евгению ЭЛЬПЕРУ
В мегаболической узде,
смешав понятья "даль" и "Дали",
на внешней белизне реалий
ты корку тонкую одел.
И - хоть тех мнущихся часов
ты не выращивал подспудно:
но будет очень, очень трудно
руке - с коростой - без оков.
И, вынув сердце из груди,
как челюсть вынимает старец,
ты - то мифический Скиталец,
то - елисейский сталактит.
В одновременности и врозь.
И сердце бьется параллельно
двумя манерами. И ты
то Дон-Кихот, то просто ось,
то - граф Потоцкий из-под Вильно.
Но разум там, где разум е с т ь.
И холодком, от подбородка,
В усталой мере есть ты весь,
слышна везде твоя походка.
И в сонме светлооких фей
и в вычурности рояля
ты - Образ Сальвадора Дали
с Могучей Вечностью Дюфе.
Декабрь, 1980. Минск.
Киму ХОДЕЕВУ
Минский Платон, хитроватый сатир колченогий,
в старом живущий с высокими сводами доме,
весь окруженный вином, синим дымом и нами,
ты словно мост между прозой войны и стихами.
Девочки хрупкие с косами в тонких пальтишках,
мальчики юные, спящие в кухне на книжках,
дяди огромные из министерств и обкомов -
все как паломники Истины, все в твоем доме.
Ноев Ковчег, твой приют в этой общей квартире,
спит до полудня и гасит все лампы в четыре.
Словно корабль, он несет свои гордые стены
сквозь расстояния, к новым просторам нетленным.
И рулевой, этот гуру с седыми глазами -
сталкер, ведущий нас между иными мирами, -
сам тайно жаждет покоя, удобства и смены,
или другого себя из другой, параллельной, вселенной.
Декабрь, 1980. Минск.
======= ========= =========
ПРИБЛИЖЕНИЕ
Ларе МЕДВЕДЕВОЙ
"До приближенья был ты не со мной.
И я была не у тебя до эха..."
Лара МЕДВЕДЕВА
Где ты? В какой живешь стране?
Клубок страстей распутать невозможно.
И эра подсознания подкожна.
И омут метафизики во мне...
Твое стремление во мне родило боль.
Я знаю: что живешь ты не со светом.
И ты меня вторичным не неволь.
Но нужно ли, но нужно все это?
Ведь женщин проясненных - и других -
я знал в мечтах. Они мне были ближе.
И т ы опять мечтаешь о Париже,
но - кажется - мы получили их.
Мы - воплощение. Но что с твоим движеньем?
Частицы атомов проносятся вдоль сфер.
С тоски волной и лета приближеньем
я ничего не знаю. И не верь
в случайность связи. В избранность мгновенья,
в клубок несовместимостей - не верь:
нет, существует только приближение
и дикий топот собственных потерь.
Так поясни. Намерений твоих
в четвертом мире можно выжечь звенья.
Но только эхом будет приближенья
смертельный вздох и предпоследний стих.
Апрель, 1981
* * *
Прощальный холод. Холодно вискам.
Проспект машинами наполнен легковыми.
Прощальная пожухлая листва.
И бледный свет людей сосет, как вымя.
Перчатки черные на оплетенный руль
ложатся - как скрещения распада
заведенного кем-то бытия,
оконченного чем-то листопада.
Черна земля до снега. Нету птиц.
И мимо, мимо братья этой "Волги"
скользят вокруг, не различая лиц -
и исчезая в перспективе долго.
Целуемся. И в зеркало видны
ограда парка, небо и трамваи.
И вылетают белые клубки
редеющего пара от дыханья.
Толпа людей выходит от метро.
По вороху листвы они шагают.
Они для этой осени - одно.
И с ними - мы. Прозрачно сердце тает
и замирает вместе с этим днем,
серея и подстраиваясь цветом
к тому, в чем, говорят, мы и живем,
но знаем это только по ответу.
Июнь, 1981 - Ноябрь, 1981. Минск.
ПО ОБЕ СТОРОНЫ
(несостоявшаяся встреча)
И мы с тобой не встретились в Париже,
хоть ты тогда не замужем была.
Да, топ-модель, да, дел повыше крыши,
да, эти славы вечные дела....
Твоей манерой трубка говорила
без всякой связи с образом твоим.
Не верится, что ты меня любила,
не верится - я был тобой любим.
На Площади Свободы, на Монматре,
у Пантеона видел я тебя
прозрачной, как портрет с лионской марки,
с обложек предлагающей себя.
И роскошью - как прикасанье тела -
входила дрожь с журналов, как в свой дом,
и если бы еще ты захотела,
могли бы оказаться мы вдвоем.
Но знаю точно: дело не в мужчинах,
не в славе и не в статусе моем.
Ты просто стала вещью - как картина,
мы просто в разных плоскостях живем.
Возврата нет тебе из зазеркалья.
Ты стала существом своих стихов.
А я изрезал вены синей сталью,
но тем остался, кто хозяин слов.
Март, 1991.
=================
=================
=================
Лев ГУНИН
СОФЬЕ
цикл стихов
Софье Подокшик
ЗАБЫВЧИВОСТЬ
Зима вступала в равные права
с осенней пустотой седоголовой.
Сквозь сито улиц ветер гнал слова,
гудели в трубке голоса знакомых.
Снаружи город холодел пустой.
За пригороды, полные безумья,
летела мысль, за бедные поля
совхозов городских, за леса зубья
и за село, где мост и конопля.
Чертили воздух зябкой стужи клубья.
В своей квартире я сидел один
и кутался в пиджак, придя с работы.
За окнами - обрыва чернь и сплин:
как на стекло наклеенное что-то.
Звенящий холод, ночи карантин.
Не согревали голоса друзей
ни трубки телефонной, ни квартиры.
Пуловер как чужой сидел на мне,
и руки, потеряв ориентиры,
не знали, где пристроиться вовне.
Разрезанный отсутствием причины,
оторван от привычек и начал,
мой мозг себя прошел до половины,
и возвратился в комнаты овал.
Ползли часы. Горел торшер в гостиной.
На полках книги вдоль большой стены.
Вся мудрость мира в них к моим услугам.
Но паутиной скуки и вины
оплетено признанье к этим слугам.
И ноги не доходят до стены.
И к той, что в недоступности жила,
хоть и в шести кварталах напрямую,
не привели ни знанья, ни игла,
не доставляли крылья или пули.
И мир тупел от древнего узла.
Тогда другой позволил я войти
в свой храм застенный, в умное жилище,
ей преподнес свой разум, блеск светил
и тонкий клад - сезам духовной пищи.
Но этим ее сердце не прельстил.
Грабителя не пробудил я в ней,
а пробудил в ней ангела слепого,
не знавшего, что прежде было слово,
и только после этот мир теней.
Конец января, 1979. Бобруйск.
ПОРАЖЕНИЕ
поразительно
стрельба на поражение
всегда ведет к поражению
война к войне
мир к войне
мир и война
к войне и миру
победы нет и нет
война бессмертна
стреляя на поражение
попадаешь в себя
зеркальный ты
с той стороны
движения пули -
застекленел
и рассыпался
твой идеальный двойник
Май, 1979
ЗА ГРАНЬЮ
Когда-нибудь растает дым,
И цвет поблекнет тот,
И ты увидишь все таким,
Каким оно живет.
И ты до этой до поры
Себя забудь и жди
Того, что катится с горы,
Что будет впереди.
Пока бессменно сохраняй
То ранее в себе,
Что прячется за мыслей край,
Что убегает вслед.
Но если ты в себе самой
То раннее убьешь -
То пропадешь, и в домик мой
Дороги не найдешь.
И будешь черные цветы
Слезами поливать,
И будешь по осколкам ты
Без прошлого шагать.
Не рвись за тенью, погоди,
Все не спеши отдать,
И лишь т о г о, вздыхая, жди
Хотя бы вечность ждать.
Май, 1979.
КТО ТЫ
Ты не музыкант, а медсестра.
И - как инструмент анастезии
Или прикасания пера -
Пальцы твои тонкие скользили.
Словно паж, арап или слуга -
Твоего мальчишеского тела
Ты несешь напев так неумело,
Так негромко: как росу - луга.
В раковине древенных теней
Твоего задумчивого дома
Так давно и близко мне знакома,
Что сестрою кажешься моей.
Ты - ручей в прозрачной тишине,
Я - пастух - бегу к тебе напиться.
Но вода твоя такою чистой
Кажется: что это не по мне.
И - как - в настороженной в тиши -
В каждый куст запрыгнула опасность:
Так в твой рот очерченный и красный
Привкус недоверия зашит.
Июнь, 1979.
ПОКАЯНИЕ
Я жесток? Жесток, жесток...
И во мне сидит порок.
Ты порок мой не тревожь.
Он войдет в тебя как нож.
Он разрежет твой дурман.
Он - обман и не обман.
Все жестокости нужны.
Лишь бы не было вины.
Лишь бы было, что сказать,
Лишь бы в чем-то не солгать.
Нет, меня не изменить.
Не припудрить, не разбить.
Если ты в меня войдешь,
Ты во мне меня убьешь.
Я жесток? Но разрубить
Не посмел сухую нить.
Я жестокий? Но вчера
Я не вынул топора.
И теперь уже ничем
Не помочь... Все насовсем...
Я жесток? Жесток... жесток...
Голос мой - пурга, порог.
За которым чернь, река,
Обреченность и тоска.
Он насильно уведет
В даль, куда он сам идет.
В ней окно и цифра "пять",
Дверь, бумага и кровать.
Только руку убери -
Ты увидишь, что внутри.
Э т у руку не сдержать -
Звук пробьет ее на "пять".
Если рук не уберешь,
Звук войдет в тебя, как нож.
И меня ты не вини:
Грех мой злей моей вины.
А жестокость в это миг
Как души спасенной крик.
2 июня, 1979.
* * *
За дермантином старого пальто,
Как за окном, скрываются деревья,
Дворы, подъезды, вечер, и потом
На улице ночной с открытым ртом
Парения и провожанья цевья.
Ты - паж из сказки. Ты - из тех мадонн,
Что лучше всех в мальчишеской одежде
Свой прячут пол, скрывая женский стон,
В ней находясь до будущих времен,
До присяганий бесконечно-нежных.
Как Нелли и как я - ты музыкант.
Ты - девочка на шаре, мальчик с флейтой.
Ты навсегда проносишь странный сан,
Наивный светло-радостный обман
И вдохновенье, родственное кельтам.
Но слишком симметричный бриллиант
В моей вселенной не найдет оправу.
Не совместимы с нею ни педант,
Ни слишком заурядный музыкант,
Ни женщина, что презирает славу.
И, раз уже ни Жанной д'Арк тебя,
Ни Каплан, ни Перовской мне не сделать,
Тебя желая, но и не любя,
Я не способен ничего поделать
Ни завтра, ни сегодня, ни скорбя...
Август, 1979.
СУД
Не обвиняй. Ты вырвала меня
из грусти.
Коль хочешь - знай: мне не было ни дня
без вести.
Не проклинай. Ты спрятала меня
от скорби.
Не ожидай. Не видишь ты огня
суровость.
Не приходи. На зов мой отвечай
молчаньем.
Беги. Сгорит твоя печаль
как пламя.
В огне, которым проклят я, сгорим
мы оба.
Беги, пока есть фонари
у бога.
Когда размытый утром свет
их гаснет,
тогда спасенья больше нет -
и в масле
злорадно торжествующей зри
из гроба
встает проклятье на моей двери
как тога.
Август, 1979.
ADDICTION
Друг к другу тянет нас, как игрока за стол.
Неужто это снова знак болезни?
Чур, чур меня! Что я в тебе нашел?
Что ты нашла во мне? Куда мы влезли?
Все не идет. Во всем не тот расклад.
Но каждый день нам снова будет мало.
И нас влечет (как одержимость - клад)
Сношений наших длительное жало.
Мой брат сказал "женись на ней, дурак.
Красивая. Евгеши дочка".
Что же
Меж нами отвратительно не так,
И что так за ребром сосет и гложет?
Скребется в пах загадочная мышь,
Заглядывает в душу искуситель,
И веет ветер там, где ты стоишь,
И зреет грусть другая как спаситель.
И день клонится на руку себе,
Усталый, светлокожий, озаренный.
И только мы одни с собой в борьбе,
Растерзанные, слабые как стоны.
Август, 1979.
СОФЬЕ
искристых млечностей каскад
заглохнет в этом полуслове
и грез и дней моих распад
в твоей - о Дева - старой нови
и в притягательности губ
и в детской вере в озаренье -
как будто не достроен сруб
и не окончено мгновенье
и тем что ты в себе смогла
то пересилить то пристроить
ты мне не обойти угла
наколдовала сблизив брови
но этот штырь напрасно вбит
и жертвы тело не приемлет
нас времени разъемлет щит
и случай времени разъемлет
Декабрь, 1980.
* * *
Разминируй на милость меня.
Не придешь - я могу и взорваться.
В голове этот шепот, звеня.
Пересохшее горло старца.
Этот жар не зараза, не грипп.
Это плата за слабость и гибкость.
В наказанье за них я охрип,
омертвел, мои руки липки.
Мое тело как зуд холста
перед первым касаньем кисти.
Я дошел уже до моста,
но шумят моих мыслей листья.
Дом твой близко, и вечер тих.
И стоят фонари, как свечи
на подушках зрачков моих,
и как будто бы время лечат.
Декабрь, 1980.
* * *
Не изменить, - что было между мной
и женщиной с мальчишеской фигурой.
Но опыт бытия несет покой
и привкус странный непогоды хмурой.
Когда-нибудь под новый звездопад,
в чужой стране, к вершинам приближенный,
я оглянусь рассеянно назад,
застыв внезапно чем-то пораженный.
Февраль, 1981.
============
==================
=======================
==============================
================
===========================
====================================
==========================================
|