Лев ГУНИН

"ВСЯ" ИЗБРАННАЯ ПОЭЗИЯ
(книги стихотворений, циклы и поэмы)


ВОСПОМИНАНИЯ

цикл стихов

Лев ГУНИН

I

ВОСПОМИНАНИЯ О ТАНЦЕ
Законы индийского танца
как законы вселенной,
они - как поверхность глянца,
п о в е р х н о с т ь - нетленна.

В движенье легки - п о р ы в ы,
ощутимо-неуловимы,
они - столетий нарывы,
и в смерти, как птицы, живы.
 
Пространство их бесконечно.
Оно меж мирами встречно.
Прозрачно оно и млечно
И - как все - быстротечно...
Октябрь, 1978 - Октябрь 1980.



ВОСПОМИНАНИЕ
Ее лицо губной помадой пахнет.
И сердце так стучит, что слышно м н е.
И в тишине, как взрыв, паденье капли
(как будто в голове, а не во вне. )

Вторая капля в кухне разорвалась,
вспугнув ресницы, легкие, как пух.
Испуг в глазах и любопытства жало.
Но кажется, что все-таки испуг.

Предчувствуя паденье третьей капли,
мысль глупая вспорхнула: докрутить
(проклятый кран).
                    А в это время пальцы
вдоль гладкого чулка летят скользить.

Наткнулись на преграду: в виде платья.
Под ним теплее - кажется - и злей.
Как будто не решил еще - играть ли
с последней этой из моих затей.

Ей передалась дрожь. И разомлели,
растаяв от дыханья моего,
две дольки - губы, открывая двери
своих глубин - их копии т о г о.

П о ч у в с т в о в а л а, мысль мою читая,
предвосхищенно обнажив теперь -
еще не всю, - но (продолжая таять) -
пусть мысленно - свою вторую дверь.

От соприкосновения губами
как молнии, что между мной и ей;
волной перетекают гаммы
обеих восхитительных дверей.

Она п ы т а е т с я. Но я не для нее,
на руку намотав эфира волны,
глотаю погружений йод
и продолженье - кубок, влагой полный.

Люблю ли я? Возможно. Но не знаю
наверняка. И это мне грозит
той жалостью, из-за какой теряю
то право и тот импульс.
                            Поразит

одна лишь мысль, когда глаза я вижу
е е: что на ворсистом рукаве,
как будто п а м я т ь ю грядущей сближен,
висит отсвет на радужной канве.
Март, 1981


ВОСПОМИНАНИЕ РИМСКОГО РАБА
1 В паланкине мы несли тебя.
Портик был за рощей, в двух шагах.
Опадала желтая листва.
Солнце опускалось. Падал мрак.
И казалась розовой трава.
5 Тень от ног, от моего плеча
Становилась к вечеру длинней.
Тяжесть жерди телом ощущал
Я. Но знал: тебе больней
В этом ящике, под балдахином, там.
10 Знал я: что ты умираешь в нем.
Солнце опускалось с высоты.
"Тело твое тучное несем, -
Думал я, - но ты - уже не ты".
И какой-то вящий смысл был в том.
15 Мы прошли по каменной тропе.
Опустевший мостик перешли.
И казалось нам (твой паланкин скрипел):
Н е   т е б я   у ж е   т о г д а   несли,
И какой-то голос в роще пел...
20 Мы тогда уже почти дошли.
Я не чуял сердцем (как всегда) -
Стук биенья сердца твоего.
Солнце было за спиной, когда
Мы дошли в сиянии его.
25 Кто-то выбежал и встал между колонн,
Пораженный взглядами рабов,
Только я услышал слабый стон,
Что исторг твой рот, как пантеон,
Он звучал в той тишине, как зов....
30 Солнце вновь блеснуло в этот миг.
Красным сделав рощу и всех нас.
Знал я: этим стоном был твой крик.
Образ твой в последний раз возник,
И затем, как солнца луч, угас.
Октябрь, 1981.


IN MEDIAS RES
Жирный хитрец, интриган и развратник, ворюга,
Тело твое недостойно седалища Вакха.
В гнусных злодействах и замыслах подлых погряз ты,
Словно Валерия в липких объятьях порока,
Втерся в доверие улицы твердым как limes ,
Все загребуще в свой личный эрарий сметая,
Будто бы фишки занятной игры африканской.

Ты - раб раба, ты ничтожен, викарий презренный,
Твой ординарий - святоша и трус; он, ничтожный,
Выпустил змея - тебя - из потемок на волю,
Жало твое омерзительно сделав разящим.
Как понтифик восседаешь ты - словно на троне -
В портиках, форумах, в ларов молельнях квартальных
С высокомерием всадника - но и с мошной публикана.

Там, где discordia , всюду видны твои руки,
Жиром и салом покрытые вечных застолий.
Сальные губы твои и глаза, как две плошки,
Как на монете, на жизни отбиты plebs urbana .
Хуже чем мытарь, ты ager publicus
Даже захапал, и спишь, сжав в кулак под подушкой
Ключик от сердца толпы, жадный алчущий гений.

В двух кварталах тайно ты дергаешь струны
Жизни общественной, ты стоишь в изголовье
Ночью задушенных или отравленных граждан,
Собственность их прибирая к рукам постепенно.
Топают гадко толпой за тобою повсюду,
Словно за принцепсом, незаконные преторианцы,
И почести воздают тебе как если бы ты был сенатор.

И тайно в пещере своей, воняющей телом немытым,
Ты опускаешь тончайших бретелек с плечей совершенных
Две невесомости - грудь обнажая, что ярче груди Афродиты -
Любимой моей, и невидимо катятся слезы
В дегте ночей, под покровом темнеющей ночи,
Грустно лаская своим прикасаньем щек осиротелых застылость.
Апрель, 1981.



  ТОРЖЕСТВО ВАКХА
Вакханкой толстой и запойной
Танцует Время на стекле.
И Горло дышит жаждой знойной,
Подхваченной навеселе.
 
Тела нагие, потом жарким
Увлажнены, танцуют вкруг,
Беснующейся цесаркой
Бросаясь в пламененья звук.
 
И льют вино из амфор медных
В рот булькающей струей,
Услышав тяжесть струй победных,
Увидев знак над головой.
 
Копченым окороком бабы,
Вливая в рот горшки вина,
Хватают воздух ртом, как жабы,
Впивают влагу допьяна.
 
И, разрывая ягодицы
Огнем, сжигающим тела,
Вино, что выпито, сочится
Сквозь поры кожи и стола.
 
И, опьянев от рек змеистых,
Те, кто сильней, дрожа, встают,
И, голых, красные, плечисты,
Мужчины женщин волокут.
 
И все идут туда, где небо
Уже сливается с землей,
И где, в огне кровавом Феба,
Вакх в полной силе молодой.
 
И он трубит в рога Сирены
И мочит голову вином,
И застывают все, как пены
Сплошной магический излом.
Ноябрь, 1981.


  ВОСПОМИНАНИЯ ЕГИПЕТСКОГО МАЛЬЧИКА
Ассирис загадочный лунной дорожкой водной
Пятнится бликами Нила и дышит в затылок быкам.
Тридцать пять дней, как стало холодно не по сезону.
В Долине Мертвых дольше стоит Луна.
Камни круглые Башни вторично стоят под наклоном.

Тень шагов по полям приминает ростки неживые.
По пятам еле слышно крадется Нефтис, за нею Изис.
Атор покинула всех, ничейное небо над ними
Слезами длинными плачет над братом богини,
Сворачиваясь, как папирус.

Иероглифы-крокодилы раз-зевают голодные пасти.
Их значенья богами ниспосланы. Время над ними не властно.
И свисают с небес в промежутке дождя будто сливы
Грозди новых богов, что колдуют и Нила разливы,
И дождливый сезон, и поля, обожженные ливнем.

Между Аписа прежнего смертью и нового жизнью застыло
Это время как тело из обожженной глины.
В домах из глины у изваяний из камня
Мужчины сидят, согреваясь напитком трехтравным.
Словно змейки кровавые - жар очагов греет спины.

Только в храмовых рощах по-прежнему яркая зелень
Даже ночью встречает прохладой Хем Нетжер и Шемсу.
Над озерами Ивы склоненные немы
Молчаливостью тайны, и их окружает повсюду
Равнодушность акаций и нерасплетенность камелий.
 
У бассейна склонясь в озабоченной позе, отец мой
Воду в пальцах задумчиво перебирает.
Перед ним изваяньями в ряд обнаженные слуги
Неподвижно застыли, ожидая его приказаний.
И в воде отражается факелов двух полыханье.
 
И за стенами Дома играют назойливо-громко
Насекомые песни свои, и стоит над травой в промежутках
Тишина - словно кровь незнакомого бога родного, -
Туповато-отрывисто и осязательно-жутко.
Ноябрь, 1981.



  ВОСПОМИНАНИЕ О ВОСПОМИНАНИИ
Сердце чувствует - это случилось.
Два электрода.
                                Не было - было.
В синей мгле скачет розовый всадник.
Розу протянет стриженый мальчик.
Записка в руке сквозь решетку двери.
Рука на картине работы Эль Греко.
Драпировка на теле монаха. Руки.
Это не брови, не уши - звуки.
Льется свинец в горло грешникам. Босх.
С картины потухшей капает воск.
Удаляются тонко шаги одиноко.
Вьется бедность веревкой. На шее веревкой.
Череп лысый и панцирь железный. Ван Дейк.
Анатомический театр. На столе человек.
Расцветают кроваво цветы полнолуния
в одинокой часовне. Виталий Гунин.
За слова, за звуки, за краски, за стужу
вы сожгли если не тело - то душу.
Март, 1981.


  ХАНУКАЛЬНОЕ ВОСПОМИНАНИЕ
Свеча за свечой - день за днем.
Жизнь пылает маслом-огнем.
И подливает из высших миров
Ха-Шем огонь своих вечных снов.
Шестое столетье разрушен Храм.
Места нет в этом времени нам.
Но поглощает душа и свет,
И расстоянья, которых нет.
Все остальное поглотит мгла
Вечности без добра или зла.
Жизнь мигает - свечи накал.
Жалость к себе. Четвертый Бокал.
Снаружи, как тфилым, лежит гора.
В саванах люди. В шкафу Тора.
В окнах - вечер. И в небе - свет.
Талит поверх еще не одет.
Халель этот мир напевает собой.
Водит Он моею рукой.
И от Него эта сладость-тоска
Перетекает из мыслей во мрак.
Ноябрь, 1981.

<======----------====>

II
  ВОСПОМИНАНИЕ О СМЕРТИ
Я умер. Передвигаются красные борозды.
Сгустки синевато красные вспышками мерцают в эфире.
Душа улетает. Нечто бесформенное висит надо мной.
Мурашки, ползающие по мне - это вовсе не мурашки.

Стекло ссыпается. Лучистость за гранью фасада.
Мне ничего не болит.
Но нечто тяжёлое непознанное мешает сосредоточится.

Я еще в о с п р и н и м а ю. Колючая тьма
Ложится маятником на душу.
Моё тело - в руинах. Руины - весь я.
И боль - уже последняя - пронизывает штырём уже мёртвое тело.
Я умер. Сгустки какой-то энергии,
Как расплавленный огонь,
Лопаются, улетая.
Фосфоресцирующая пятнами масса
И серая пустота
Переливаются в (моей?) голове.
Ни один живой не поймёт,
Что ч у в с т в у е т человек после смерти!..

Взрываются рыхлые тени канатов.
Бесформенная пустота заполняет тело,
И всё туловище Вселенной. Никому уже не помочь.
Не предотвратить ничьих страданий. .
Душа отделятся от тела как по подсказке...
Зима, 1981


  ВОСПОМИНАНИЕ
О ВОСПОМИНАНИЯХ
ВОСПОМИНАНИЙ
  Ложе, ракушками обложенное!
Волосяной покров вместо простыни
Покрывает твои губы,
Твои губы целомудренные, огромные,
Бездонное ложе воспоминания!
И русалки с зелёными волосами
Трогают твои руки, приросшие к туловищу.

  Дождь моросил. Синели провода.
В огромных ботах шла в завод формовщица.
Огромно утро и огромно "Да",
Огромна и кровава поножовщина.

  Как бисер, капельки висят на проводах.
За шиворот прольётся - и холодная -
С верхушки зонтика текущая вода;
С кривой стрела опустится погодная.

  Он агрессивен - тот, что впереди.
Покаты плечи, кулаки - "паромные".
Что, жизнь - течёт? А ты идёшь? - иди.
А встать нельзя. Все злые и бездомные.

  Здесь жизнь стоит пьянчужкой на углу.
Она лежит в тени от настроения.
А ты идёшь? - иди. Скорей во мглу!
Скорей дойдёшь до грани прободения.

  Пивной ларёк. Таранка на зубок.
За ставнями - две сцены с голодающим.
В дождливой мгле краснеет огонёк.
Скрипит уключин звук в проулке лающем.

  Фонарь шатается от ветра на краю
Забытой площади. Где двери заколочены.
За пустырем ныряет в полынью
Задворков чье-то гулкое икание.

  За капельным туманом есть вокзал.
Фигуры на полах. Они точёные.
Гулящая в углу. Под лавкой кал.
На окнах шторки. Грани их - суконные.

  В окошечке испитое лицо,
Ночами иссеченное как оспою.
Протянутый билетик-письмецо:
"На Оршу Вам? Седьмой вагон московского."

  За полутьмой дощатого ларька,
За спинами идущих нет хранителя,
Что крыльями зашевелит слегка,
Как рукавами форменного кителя.

В глазах, с которых смыт водою взгляд,
В дождя неразрешимой безучастности,
Танцуют резво тысячи чертят,
И. отраженья, пьяные от разности.

Как пиво, что плеснёт в бокала дно,
Как мелочь вдруг плеснёт в карман засаленный:
Так дождь плеснёт по окнам за спиной
Огрызком времени, кусочками окалины.
Октябрь, 1981.


  ВОСПОМИНАНИЕ О СНЕ
Качаются на нитях волдыри.
Подёрнут плёнкой остов - обитаний.
Замедленное эхо повтори.

Мохнатый ролик выплывет, играя.
Трубит в себя не человек - не гриф...
Столбы висят, в пространстве замирая.

И символы безмолвны... Опустив
Щипцы мохнатые в стакан из чашки чая,
Крадётся боком войлочный надрыв

И тени бледные, во тьме лицо скрывая,
Слюдой его старательно покрыв...

Опустит уши старый барабан;
И каннибалы вырезают сердце -
С ножом и вилкой. Посыпают перцем.
Всё остальное - старая жара.

На цепь себя посадит, устыдившись,
От тела отделившийся живот.
Скрипят мгновенья, и невидим тот,
Кто с чёрным воздухом и сам с собой сцепившись.

Стоит на раме из кусков путей
Эскадра ключницы за вычурной булавкой.
Тугих значений сонной бородавкой

Скрипучий возглас вылезет: "О'Кеу!"
И руку колет острою подставкой...

Ты от себя уйти успей... Успей!..
Разрезать тело в синей тишине
Надейся е щ ё только ради танца.

И загадать бездумно в этом сне
Подержанную Истину сумей...
Июнь,1981.


  ВОСПОМИНАНИЕ О БУДУЩЕМ
Уходят вразлет на котурах висящие птицы.
Весна переложит листы в своей папке эскизов.
И немо посмотрит в глаза наважденья деннице
Безвестный мертвец обнаженных границ или кризов,
Привязанный к двум горизонтам осклизлым.

Забытые цифры мертвы за мембраной незнанья.
Поблескивать будут за нею трехгранные толщи
Великого подвига или почти угасанья
Кофеен гусарских с абрисом эмалевой рощи
Во власти магнита пристрастности времени тайной.

Забытые мифы в тиши обнажения правят
Другими мирами и теми народами в танце,
И комнат подземных как гроздья свисает пергамент
Меж черным крылом эбонита и розовым глянцем
В дорожной пыли - и она тяжела как фундамент.

Холодные вишни чисты за серебряной дверцей.
Холодные волны застыли во мгле межсезонья.
И ставят ловушки для грез или обод на сердце
Нечаянной старости толстые медные звоны
И новые войны тиранов презревших законы.
Октябрь, 1981.

---------

-----------------

-------------------------

----------------------------------

---------------------------------------------

--------------------------------------------------------------

=====================

=================

=============

========

--------