АВГУСТОВСКИЙ ЦИКЛ

Нелле ВЕРАЗУБ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Р А З Д Е Л П Е Р В Ы Й

1

Две короны - розовая нить.
Цепь из зданий - белых, освещенных.
Мне бы окна крайние разбить,
Вызвав вопли этим возмущенных.

Ночь такая звездная сейчас...
Фонари горят - и звезды в небе.
Вместе с пульсом прыгают в глазах.
Гротом черный купол неба вогнут.

Тротуары пробуют уснуть.
Разрозненны белые колонны.
Под рукой трепещет сладко грудь.
Губы приоткрыты и наклонны.

Два вагончика стоят среди двора -
Стройки неоконченной признанья.
Возле них вертелась детвора,
А теперь их гложет червь молчанья.

В листьях шепот сдержанный висит.
В них слова расплавлены - так жарко.
В окнах лампа мощная молчит -
Ослепленно, сдержанно и ярко.

В чем загадка времени ключа?
Повернуть - или уйти обратно?
И прикроет дымкой сгоряча
Форум выбора, как словом - подвиг ратный.

Где найти тот времени венец?
В крепостью чью войти? Или вернуться?
Отзвуки народов и сердец
Нашими сердцами громко бьются.

Ночь висит, молчит, и мне сейчас
Слез найти распахнутые двери,
Если только мне в последний раз
Тетива молчания поверит.

Август, 1978.

2

Вот и все расторгнуто. А жаль.
Я вчера хотел бы т а к расстаться.
Но сегодня мне почти печаль
Не дает молчать и улыбаться,
Покрывая время словно тальк.

Я тянусь губами к пустоте,
Чтобы вспомнить мыслей нежный трепет.
Но меня встречает - твой Цербер -
Не рыча - в подъездной высоте -
Оборотнем - дверь - и птичий лепет.

Может, сам хотел того вчера,
Вдруг обузы страшной испугавшись,
Но сегодня я ищу проход двора,
Добровольно в руки чувству сдавшись,
Что сегодня правит словно Ра.

Я ищу, в чем был я виноват.
Я готов пространствовать обратно.
Но лишь призрак мой питает взгляд,
И упреком греет шепот ватный,
И влечет к себе проход двора.

Я остался в белой пустоте.
То, что было, в с е во мне не тает.
И застыло время на черте,
На которой искры высекает.

Август, 1978.

3

И вот мы встретились - открыто, у тебя.
Не на скамейке, а в твоей квартире.
В окне балконном время наугад
Перебирает струны польской лиры.

Стареют города, печет асфальт,
Нагретый, раскаленный, многолетний,
И на руках твоих какой-то лак,
И ты - сама загадочность, Одетта.

На тему Баха с ленты рок-певец
Неиствствует на языке Шекспира,
И Милоша одушевленный чтец
Доносит нам из боннского эфира.

Мой дух захватывает только от того,
Что ты принадлежать теперь мне можешь:
Твой головы особенный наклон,
Твое лицо с такою нежной кожей.

Я стал двойным, как звезды-близнецы,
Двойная жизнь, твоею наполняясь,
В себе несет загадочные "ци" ,
Во-вне зачав загадочное "дао" .

Август, 1978.

4

В мире огромном, безличном, пустом
Мы с тобой узники. Зная о том.

Цепью друг к другу прикованы в нем.
Жарко сердцами друг к другу мы льнем.

К стержню наружному тянется нить.
Нам вдоль по ней еще долго ходить.

Долго нас будет стеречь и держать.
Так, что безмерно мы будем страдать.

Бездной откроется замкнутый круг.
Страх опасений познаем мы вдруг.

(Губы сомкнули мы над родником,
Воду которого вместе мы пьем).

Долго мы будем желанья вдыхать
И бесконечно друг друга искать.

И из всевластия соткан венец
Наших безумно стучащих сердец.

Сквозь холодяще-безумную дрожь
Льну я к тебе, и в меня ты идешь,

Чтобы нам руки покрепче связать
И, оставаясь, друг в друга упасть.

В мире - таком, где нам выпало жить,
Рвусь я твою теплоту ощутить.

И, чтоб тебя мне в нем не потерять,
Все, что имею, готов я отдать.

Только бы цепь нас держала вдвоем,
В сердце продета - твоем и моем.

Только бы вечно могла нас держать.
И ничему эту цепь не порвать.

Август, 1978.

5

Хочу сказать "люблю", хочу любить.
Но мне беззвучно отвечают раны.
И злобный рок, и сердца злая прыть
Как будто тянут в бездну океана.

В сухое ухо тишины я ткнусь.
Глаза и губы рук сплетают ленты.
Я с ними был, и к ним еще вернусь,
И сердце в них, как нить в иголку, вдену.

О, дорогая розовая нить!
Куда ведешь путем непроторенным?
Я в полной мере начинаю жить,
Я жажду счастья в мире измененном.

Ведь жизнь мала, и ждать нельзя, Audet!
Я все отдам, что есть в груди и в жилах.
Теперь - пора. Вонзается в ответ:
Ты сможешь все, в твоих все это силах.

Куском лазури ситца бледный цвет.
На фоне неба звезды все мерцают.
Мне возвращенья в мир бесстрастный нет,
И волны слов меня собой сжигают.

В янтарном камне - бабочки скелет.
Уста близки. Я в них с е б я узнаю.
И тихой жертве верности в ответ
Я сердце будто створки открываю.

Август, 1978.

6

Одни глаза меня лучисто ждут.
В их глубину бездонно погружаюсь.
И - в миг раздет, и вмиг уже разут,
И ничего в себе уже не знаю.

В земное, светло-желтое вино
И в золото веселое спускаюсь.
И мне уже не выплыть все равно.
Ни перед чем уже не защищаюсь.

В моей груди покорно зреет нить.
Так бы и вечность, что ли, пролетела.
Но должен я под звездами ходить
И от шагов скрываться неумело.

А мне бы плечи ухом осязать,
Из чаши общий пить пожар познанья,
И в двери полусонные стучать
Смеющимся порывом осязанья.

Но мир молчит. И нового в нем нет.
Без жал страданий счастья не бывает.
С небес сползает бледно-серый свет.
Дверными скрипами земная твердь шагает.

И будущее, спрятав от меня
Свою седую голову в кармане,
Молчит, передвигая свой обман
В несбывшемся и - все-таки - экране.

Август, 1978.

7

Мы вырвались сюда из пальцев тьмы,
Безвестия-безверия ночного.
По чашам губ дворов ходили мы,
В своих сердцах держа один другого.
Мы

И, руки сжав и, черпая из глаз
Своих прекрасных слов большие сети,
Мы сеяли игольчатый экстаз
И в синеве барахтались, как дети.
Сейчас

Но, через тени брызг и дней оскал,
В души мираж вонзая сонный локоть,
Наружный мир все время нам мешал
И по асфальту нервной дрожью цокал.
И звал

И в тех дворах, где только ты и я
Бродили так по дням, за руки взявшись,
Уже змею-сомнение тая,
Он таял, нас слабее оказавшись.
Не я

И, сквозь души не глаженную твердь,
В порыв, вверяющий меня себе другому,
Он продолжал соперником лететь,
К тому, что мне так близко и знакомо.
И петь

И там, где дни опасности сплели,
Где времени остался ржавый ломоть,
Я, в небо отрываясь от земли,
Несу к тебе тяжелую знакомость.
Вели

Чтоб линий наших нити совместить,
Задорных черт узнать неповторенье,
И тело дорогое унести
За занавес закатного мгновенья.
Прости

Август, 1978.

8

Твое тепло во мне стогранней,
Чем вся осенняя пора,
И благотворней, и желанней,
Чем даль притихшего утра.

Твои черты во мне сумели
Гнездо всевластия сплести,
И помогли, и повелели
Мне смысл новый обрести.

И пальцы сжав - твои - с усильем,
Я их к губам своим несу,
Чтобы вдохнуть тепло их линий,
Их светло-жёлтую росу.

И там, где солнце повелело
Мне ощутить тепло и страх,
Я обрету тебя - и дело
С упорной мантией в руках.

И я шепчу легко и властно:
Дай мне любить, дай мне любовь,
Чтоб сердце гнало не напрасно
Мою волнующую кровь.

И - чем милей, и чем желанней
Мне эта вечная игра, -
Там близкий трепет первозданней,
Тем истинней моя пора.

И, взяв немое покрывало,
Я с тихим стоном признаю:
Мне в жизни этого не мало.
Но я всего себя даю.

Сентябрь,1978.

9

О, милый друг, как я хочу тебя,
Как я святую теплоту жалею,
И, тонкий дух одежд твоих храня,
Я от сознанья времени немею.

Как я хочу твой шёпот ощущать,
Как я измучен этой нежной резью.
Меня пленила временно кровать,
Я вынужденно заточен болезнью.

Мне стен моих немила скорлупа.
Хочу бежать: но сам себя открою.
Четвёртый день, как грусть моя слепа
И я возможность памяти не вскрою.

Как мне нужны твоих шагов огни,
То исчезающих, то тянущих навечно.
Мне трудно ждать, и только лишь они
Мне могут стлать опору бесконечно.

Мне в сердце, где толчков не избежать,
Волной шершавой бдение вплывает,
И мне уже другого не сыскать,
И мне стремленье знание сплетает.

Так в синеве, которой мне дышать,
Лишь двухголосым согревая пеньем,
Я должен всё стерпеть и всё отдать,
Терзая нёбо вверенным терпеньем.

Сентябрь,1978.

Р А 3 Д Е Л В Т О Р О Й

1

Погас мой факел. Нету мне спасенья.
Усталый я. Смертельно я больной.
Мне не поднять кресала вдохновенья,
И путь утратил я, такой большой.

Из глубины бездонно-чёрной кары
Исходит плач - палач моей мечты.
И мне святые не разрушить чары
И не прогнать любимые черты.

Меня навечно к месту пригвоздила
Одна лишь мысль, всего лишь мысль одна.
Но я боюсь: она меня убила.
Ведь душу выпил я теперь до дна.

8 ноября,1978.

ВАРИАНТ

Во мне твой образ. Некуда бежать.
Я пустотой внезапно обезважен.
Мне вдохновенья больше не узнать,
И путь священный солнцем обезвлажен.

Из глубины бездонно-чёрной мглы
Исходит плач - палач моих желаний,
И мне не сбросить каменной пилы
И не уйти от музыки рыданий.

Одна лишь мысль меня собой грызёт,
Одна лишь мысль меня собой пронзает.
И я боюсь: она меня убьёт,
Как только мозг о ней сполна узнает.

8-9 ноября,1978.

2

Весь мир пустой. И то не изменить.
И то уже теперь неизменимо,
Что я еще могу тебя любить
Лишь одиноко, тайно и незримо.

И мне ничем отныне не помочь.
И ни к чему уже не обратиться.
Лишь я и мир - должны мы в эту ночь
Трагедией оставшейся упиться.

Все-все молчит. Пуста душа моя.
И то, что наполнялось... лишь казалось.
В огромном мире были ты и я,
А без тебя в нем мира не осталось.

В нем только то еще, что не избыть,
Что мне занозой сердце изорвало.
И знаю я: тебя мне не забыть,
И память в грудь свое вонзает жало.

Осталось то, что затвердело в нем,
Что кровь по капле бедную пускает,
И мне бессменно душу жжет огнем,
И мозг кровавой глиной покрывает...

В моей душе тебе все отдано,
И вновь к тебе, к пощаде не взывает.
Мне жалости не вызвать все равно, -
Но сердце - все по-прежнему рыдает.

11 ноября, 1978.

3

Я жала безумия смог избежать.
Но мне от тоски этой не убежать.
И вслух я скажу, чтоб запомнила ты:
Что больше всего я боюсь пустоты.

Я руки твои так хотел удержать,
Чтоб в мире огромном тебя не терять.
Но вот - ты ушла, и разбиты мечты,
Разрушить, сломать их могла только ты.

А раз это так, то учти: ты палач,
И будит прозренье серебряный плач.

Ведь душу убить не безвинней ничуть,
Чем в пропасть кого-то с вершины столкнуть.
Иль эхом заставить жестокую плеть
По сердцу хлестать, чтоб он мог умереть.

И я умоляю услышать о том,
Что раз только в мире мы этом живём.
Единственный раз нам дозволено жить:
Страдать и лелеять, желать и любить.

И, если надежду теряем мы в нём,
То этим себя мы для мира убьём.

Я мог только раз без оглядки любить,
Теперь этот раз больше не повторить.
Мне было в одно - как единственна жизнь -
Поверить дано - и его лишь хранить.

И только одной и безумной тоской
Теперь моё тело от мира закрой.

Я знаю, чего ты не знаешь сама,
Что, может быть, дело совсем не ума:
Ты хочешь кому-то другому служить,
Чтоб сердце д р у г о е открыть - и разбить.

Из истин тебе ту понять не дано,
Что сами мы в нём прорубаем окно,
А тот и такой, кому нечего дать,
Не сможет твоё одарение взять.

И только тому, кто умеет любить,
Ты в силах своё воплощенье дарить.
И только тому, кто умеет страдать,
Ты можешь свои атрибуты давать.
И ты - мне поверь /хоть ты любишь учить/-
Нужна лишь тому, кто умеет любить.

Ноябрь,1978.

4

Теперь уже себя мне не открыть.
И твердь души безумно обветшала.
Я не могу таким, как прежде, быть,
Я не могу переписать сначала.

Любимая! Мне нечего скрывать:
В твоих глазах я лёд увидел больно.
Он сердце стал мне коркой покрывать,
Ледовой коркой, давящей игольно.

Мой мир разбит. И так, как никогда, -
Невычеркнуто, истинно, уныло -
Я чувствую, как страшная беда
Меня сырым потоком захлестнула.

И я боюсь опять таким же стать:
Безлично-личным, маленьким и вялым
В пространстве, где царит моя кровать
И скомканное за ночь одеяло.

Ведь я достиг вершины мук и дел,
Вершины - той, которая мне снится,
Так неужели это мой удел:
С неё упав, на косточки разбиться?

13 ноября,1978.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Р А З Д Е Л П Е Р В Ы Й

1

Я тебя лишь хочу
И тебя лишь ищу,
И к тебе я лечу,
Как навстречу лучу.

Мне тебя никогда
И нигде не забыть,
Без тебя мне не быть,
Без тебя мне не жить.

Мне ещё только грусть
Болью гложет бока,
Но теперь - ну и пусть,
Если знаю - пока.

А потом лишь отчаянье -
Каменный гость -
В грудь вонзит уходящую,
Белую кость.

И тогда мне под небом
Твоим не ходить,
И тогда мне гореть
Или смерти просить.

И тогда лишь досады
Усталый родник
Будет бить из меня
Словно в ночи ночник.

Это было т о г д а.
Но я смог победить,
Чтобы не навсегда,
Чтобы всё-таки жить.

И сумел я найти
Жизни новую суть,
Чтобы лиру спасти,
Чтоб навек не уснуть.

Чтобы, жизнь сохраня,
Мне любить довелось,
Так прими же меня-
Я твой пламенный гость!

15 ноября,1978.

2

Нежностью душа моя полна.
К тебе одной ее я испытаю.
И то, что мне не возвратить тебя,
Меня скрипеть зубами заставляет.

Бессилен я что-либо изменить.
Пуста душа, как выжженная высь.
Но я прошу, хоть трудно мне твердить:
Еще прошу тебя: остановись!

15 ноября, 1978.

3

Без осознания не ощутим итог.
Без замирания не потревожить трепет.
Вся жизнь теперь пойдет наискосок,
И речь осмысленная превратится в лепет.

Цветы за вечность превратятся в пыль.
Состарятся дома, где нас растили.
И срок созреет, как Иезекиль,
Но никогда не вздрогнут наши крылья.

Еще не в небе - мы боялись их,
Безудержной их силы, их паренья,
Предав их изведенью, как нарыв,
Случайность низведя до совпаденья.

И что теперь? Т ы действием смогла
Залить ожег сгоревших за спиною.
А мне ничем не заглушить крыла,
Хоть я не буду умирать с тобою.

За троном Milos'c' прячется впотьмах,
Не выдержав сиденья часового,
И промакнет ее чернильный фрак
Какое-то потерянное слово.

Все совпадения, все чудеса чудес
За нашей ленью - как бы за затменьем.
И за спиною наших крыльев срез
Кровавит бесполезным откровеньем.

Своей рукой мы оттолкнули дар,
Который раздается лишь однажды,
И будущего мутно-белый шар
Глядит печально из открытий наших...

Ноябрь, 1978

4

Я обречен. Я выплакать хочу
Все, что к тебе, как летом, привлекает.
И я к тебе по-прежнему кричу,
И мне тебя все так же не хватает.

И те места, где были мы вдвоем,
И все, что мне тебя напоминает:
Как острый гвоздь в сознании моем, -
Как ржавый штырь, что сердце протыкает.

И нежность, и обида, и печаль
Меня волной единой захлестнули,
И в них тот миг, которого мне жаль,
И горечь та, что пострашнее пули.

И все, и все, что связано с тобой,
Таким знакомым и родным мне стало:
Как скорлупа булыжной мостовой,
Как одноцветье старого квартала...

17 ноября, 1978

5

Где мне найти такую же, как ты?
Где мне хранить движенье дел сердечных?
Еще стоят в воде твоя цветы -
В завязках ярких - платьях подвенечных (*)

Я вдаль смотрю - и вижу в ней тебя.
Мой взор направлен прямо. Но напрасно
Тебя храня, желая и любя,
Я думаю об этом ежечасно.

И тесно мне в обильной синеве,
И даже в ней мне нет успокоенья.
Я обезглавлен в радужной канве,
Раздавлен томной сладостью мгновенья.

Жасминный дух, что с миром связь держал
Проводником любви и вдохновенья,
Потерян мной, и то я потерял,
Что мне сулило грань неповторенья.

Но только ты, желанье грез моих,
Всего того, что я в себе лелею,
Могла бы из меня извергнуть их -
Опорным духом, розовою феей.

От желтых искр, из яркого огня
Черпать богатства жизни и творенья
Не волен я, и то не для меня:
Запретным эхом слёз невозвращенья.

Куда теперь? И что теперь найти?
Незаменимо то, необратимо.
И я один на каменном пути,
Которые всё уходит вдаль незримо.

18 ноября,1978.

_____________

* Польский обычай - на день рождения.

6

Чтоб не прервалась нить моих стихов,
Чтоб нить, к тебе влекущая, осталась,
Я не жалею сотен лучших слов,
Не сетую на ржавую усталость.

Лишь в этом есть еще надежды свет,
И в черноте, как розовая точка,
Тот вечный нити розовой отсвет,
Как тонкий запах клейкого листочка.

19 ноября, 1978.

7

Какая острая печаль!
А жизнь уходит, жизнь уходит;
Но и того уже не жаль,
И только сумрак колобродит.

Как будто не было всего...
Синеет дымка. Дала туманна.
Лишь эта комната с окном,
И я, прикованный к дивану.

Я болен. Болен организм.
Что в нем связалось - не связалось?
На тонкой пленке нити призм;
Земля безудержно вращалась...

Но хуже боль во мне сидит.
Ее печать неизлечима.
Ступени падают навзрыд,
Когда вся жизнь проходит мимо...

Минуты медленно идут.
И, ничего не изменяя,
Они тебя, меня не ждут,
Не приближая, не продляя...

И в мире вязкой пустоты,
В тиши затоптанного эха,
Растаял дым моей мечты,
Дымки сияния и смеха.

И я фатальным взором в том
Неумолимом ухожденье.
Как будто я утратил в нем
И это спящее движенье.

Ноябрь, 1978.

Ч А С Т Ь Т Р Е Т Ь Я

1

Мише Куржалову (Моне) и Миле Каган

Я так хочу чьего-нибудь тепла,
Я так стремлюсь к опорному началу!
Чтоб чья-нибудь любовь меня взяла
В свои ладони, тихо укачала.

Я к сердцу, к жесту, к слову снова рвусь,
Я так хочу совместности желаний?
Но это по плечу (боюсь, боюсь)
Лишь снам тоски, лишь музыке рыданий.

Но если пройдено; и, если тот порыв
Всеобщий в нас, то нас соединила,
Как общий червь, как пламенный нарыв,
Та вечная, чарующая сила.

И мы вдвоём, втроём, в трёх парах глаз,
Шепча слова без слез, без утаенья,
Срываемся одним порывом в нас,
В святое вечно-юное Стремленье.

И мы к тому уста свои сплели
В согретой мгле, в торжественной минуте,
Что сами мы - без постовых - нашли
И тем мечтам позволяли вернуться.

Мы видим тени бледные Мечты,
Круг запредельной ясности друг в друге,
Немые образы или испуг: "кто ты?"
Осуществленья прежних до испуга...

И если мы, вложив, се6я даём
За тот порыв, за то в себе стремленье,
То, может быть, еще мы обретём
Его - огонь - второе продолженье.

И если мы, страшась, что никогда
Не обретем того в себе начала,
То, все-таки, не канем без следа,
Без отголоска, без материала.

Декабрь, 1978.

2

Проклято все. И сон не уничтожен.
Как новый день. Как новая гряда.
И малый лучик счастья невозможен.
Паденье лиц. Паденье дней. Куда?

О, спит она, тяжелая ремарка,
В отрогах памяти, в мельканье спиц и дел.
Куда идти? Куда рвануться жарко?
Но все прошло. И я не уцелел.

О, День Ночей! Когда тобой я сложен?
Где тот порыв, что я в себе носил?
В тени добра. Тот трепет уничтожен.
По мере времени. Из бездны дней и сил.

Не тот ответ. Движенья дел заплечных.
Проход двора. Усталый миг. И тут
Все та же суть мгновений быстротечных,
Все тот же миг: он скован и разут.

Упасть и встать. Рвануться за лавиной.
Упал и встал. - И снова опустел.
Все тот же звук мулеты половинной.
В просвете дня. По мере сил и дел.

Могу понять. Могу простить я тонко.
Носить в себе знакомое "вчера".
Но не предать. Кто так смеялся звонко?
Кто так ушел: так мимо, так вчера?

Прямая нить. Округлой мысли тленье.
Мы как фигуры. Шахматная клеть...
Проходим мимо. Ткем свое движенье.
Вот ход конем. И нам не уцелеть.

Зачем? Пусть я в себе не сломлен.
Не побеждён. Еще не опустел.
Я в красках чувств - как пламенем наполнен.
В уколах мук. И в иглованьи стрел.

За мной упрямый мост в безвестье взорван.
Тем дням... так сколько в будущем им лет?
Я половиной от себя оторван,
И кровь моя струится по земле.

А на бесплотном зиждется живое -
Надсадных пут, которых больше нет.
Себя - тебя: плетенье роковое.
Вот клок души: он скомкан и раздет.

Что Истина? Что собственно резонно?
Не оборвать. Не обойти из-вне.
Есть правда слов. И то - не проторённо,
Что есть в огромном мире и во мне.

Не оборвать. Не слить. Не обезважить.
Могу понять. Т е п е р ь могу понять.
Но что мне в том? И то не перескажешь.
И то паденье больше не унять.

Паденье лиц. Шагов усталых шелест.
Горячий миг. И нерестовый сон.
В кипящем шуме мглится мыслей нерест.
Пронзенный слух во тьме ухватит звон.

Нет, не догнать. И что еще возможно?
Нет, не соврать, нет, не найти извне.
Смятенный шелест мыслится подкожно.
Среди колец. Колышется во мне.

И кольца памяти, змеей свернувшись в теле,
Отравой жгут еще другой ответ,
И в чьём-то взгляде - как в наклонной цели -
Скрещенье лиц, ведущих этот свет.

Нелепой правды цепь. И раскалённый,
Пронзённый миг. И - нет, уже не быть!..
О, не меня! Он просто потаенно
Убил во м н е. То, что нельзя убить.

Декабрь,1978.

3

В холодном мире мы остались,
В безмолвном бдении моём,
Мы, расставаясь, расставались
И не могли забыть о том,

Что сквозь холодные громады
Проводит чувства "ни о чём",
Ступени кругом, колоннады
И осязание твое.

И из сплетения наказов,
Стиранья граней и любви
Спешит в неведение сразу
С напором правды и глубин.

Из городов, как пыльных храмов,
Ведя с собой свою стезю,
Мы не отметили их шрамов,
Им светлым отвечая: "зрю".

И вновь сплетя - рука с рукою -
Сердца и двери наших уст,
Мы не заметили с тобою,
Что мир так страшен нам и пуст.

И на тоски моей равнине,
Пустив в сырые небеса
Немного светловатой сини,
Царит забытая слеза.

И, если ты теперь исчезнешь,
Теперь, когда печаль рекой,
То ты меня утопишь в бездне,
Рожденной правдой и тоской.

И если здесь - так просто вдруг -
Ты не смогла побыть собою,
То ты возглавишь липкий круг,
Моей очерченный рукою.

И знаешь ты, что в этот раз,
Когда надежда так реальна,
Ты не захлопнешь дверь сейчас,
За ней не скроешься банально.

И в светло-серой тишине,
В сыром течении заката,
Ты, святость оставляя мне,
Сама во мне, как эхо, свята.

И, если так, то, может быть,
Что только стоны призывают
Печать, которую носить
От августа теперь до мая.

Декабрь, 1979. Минск.

4

А ночь опять заглядывает а окна,
Как будто не было всего того...
И этот миг из тех же мыслей соткан,
Из их обрывков, из кусков его.

И мне найти из жертвоприношенья
И из сердец ту розовую нить
Опять так трудно, как продлить мгновенья
И их концы закрыв глаза сложить.

И кроха пала свистом жёсткой плети
И лезвием ножа, что в грудь вошёл.
В мерцании сознания лишь дети
И чьи-то лица вкруг сквозь ореол.

И миг пустой хотенью неподвластен,
И где-то там, в далёкой тишине,
Цветенье той одной всесильной власти,
Что ещё может приказанье мне...

Но мир сметён. И слабость победила.
Я не непобедим. Я пал назад.
Но не моя застенчивая сила,
Не мой обряд. И не потухший взгляд.

Потеряно. Но всё не утеряло
В противоборстве кия и мечты
Мне в пахари оставленное "мало"
И тот озонный привкус высоты.

Ты где-то там, в далёкой тишине,
Не тут. Не так. Не в этом и не в равном.
Но знай, что ты ещё приснишься мне,
И спрячешь невесомый пепел давний.

И мне отдашь все то, что можешь дать,
И - что не вынуто и в прозу не отправить, -
Меня должно еще собой терзать,
И отделять, и - как монету - плавить.

Ты не сама. И, кто из нас такой,
Поймет один, тот, кто пока безвестен.
Но я уже другой - и не другой,
Хоть пораженье страшно. И мир тесен.

Но счастлив я. И мир не заместишь.
И возвращенье только в возвращенном.
Ты на планете памяти царишь.
А я живу. В бескрайнем и бездонном.

И тот, кто смог себя переродить,
Кому любовь - не слабость, а спасенье, -
Лишь тот один достоин сохранить
Тот пыл священный, то святое зелье.

И все - не все. Но, если моего
Ты не щадишь и слабого дыханья, -
Ты все равно почувствуешь его
До сонных уст, до небного терзанья.

25 декабря, 1979.

5

За каждый шаг, за каждый взрыв мечты,
За каждое, не узнанное, счастье
Нам суждены объятья пустоты
И тишина, и голод, и ненастье.

Так повелось. И тем, кто радость пьёт
Растянуто, беспечно, бесконечно,
Не верь ни в чём: в них где-то фальшь поет,
В них где-то выступ тёмной силы встречной.

Есть правило. И каждый новый взлёт
Упрямо искупается паденьем.
Не только в сердце истины оплот,
Но в том, что за пределом личным. В тени.

То, что оставлено - как выцветший цветок,
Как пепелище чувств - что безобразно -
Дает начало и другой прыжок
К вершинам смерти, личностным и разным.

Не на пути томит и страшен рок,
Но на распутье, что неотвратимо.
И каждый шаг, как колокол в висок.
И каждый миг - как жизнь - проходит мимо.

Есть только свет во тьме пустых надежд,
Где вспышка так опасна - как и сумрак,
И, вырастая из своих одежд,
Ступаешь, путаясь в обрывках их, и кружишь.

И каждый миг с тебя всегда, везде
Снимают обывательскую мерку,
И жрут тебя, и на твоем труде
Живут, паразитируя примеркой.

И в фалдах фрака нового орла
Летят, смертельной хваткой уцепившись,
Немые карлики, марионетки зла,
Упав, встают, с героем не разбившись.

Но не они с усильем зачерпнут
Из вечного нерастворимой сини.
Лишь светлый разум, вырвавшись из пут,
Найдет пределы Истины к вершине.

И за себя всегда отдашь свой долг
Перед большим, немыслимо огромным
Порогом, что тебя однажды смог
Накрыть своей твердыней или гробом.

Январь, 1980-1986.
==============
|_______________|